Тетрадь 3. В тылу врага.
Между Вязьмой и Смоленском В результате успешного развития в январе 1942г. наступления наших войск на Западном направлении немецкая группа «Центр» была разобщена на несколько группировок. Из них главная была Вяземская. С разгромом ее и освобождением Вязьмы открывался путь для продвижения советских войск на Смоленском направлении. В середине января 1942г наши войска левого крыла Западного фронта (43,49,50 и 10-ой армий и группа генерала Белова) получили задачу разгромить Кондрово-ЮхновоМедынскую группировку противника, перехватить железную дорогу Вязьма-Брянск и в дальнейшем наступать в общем направлении на Вязьму с целью окружения МожайскоГжатско-Вяземской группировки немецких войск во взаимодействии с наступающими войсками Калининского фронта и армиями правого крыла и центра Западного фронта… («Разгром немецко-фашистских войск под Москвой» - под ред. Маршала Советского Союза В.Д. Соколовского, М., Воениздат, 1964г.). В этой обстановке высадка крупного воздушного десанта западнее Вязьмы способствовала бы нашим войскам обоих фронтов завершить окружение и последующее уничтожение вяземской группировки врага. 15 января 1942г. командованием было принято решение о применении в интересах наступающих войск обоих фронтов (Западного и Калининского) воздушного десанта в составе корпуса – около 10 тысяч парашютистов! Это был первый случай в истории, когда планировалось десантирование такого крупного соединения, тем более ночью, в непростых зимних боевых условиях. Наши приготовления к боевым действиям в тылу немцев проходили на аэродромах, расположенных вблизи Калуги. Аэродромы находились всего в 30 -40 км от линии фронта и были засечены разведкой противника. Основной целью планируемого десанта 214 бригады ВДВ было - не допустить отход противника из района Вязьмы на запад. И вот, 20 февраля 1942г. ночью, в 4 часа, я со своим взводом подошел к самолету ПС-84. Это был пассажирский самолет, немного приспособленный для десантирования. Зашли в самолет, спокойно уселись в кресла, прицепили карабины за скобу и стали наблюдать в иллюминаторы за взлетом. Ночь была очень темная, на аэродроме была хорошая светомаскировка, никаких огней не было видно. Наш самолет, в котором было нас 28 человек, одетых в зимнюю одежду и маскхалаты; боевое вооружение – автоматы, взрывчатка (толовые шашки по 200 г по 8 шт., отдельно завернутые запалы), а также мешки с продуктами на 5 дней, взял курс на линию фронта. При перелете линии фронта наш самолет стали обстреливать зенитки противника, самолет вздрагивал от воздушных волн, шел волнообразно, чтобы избежать прямого попадания. За бортом самолета был сильный ветер, поэтому наш самолет вместо 600 м поднялся на высоту 1800-2000 м, и с этой высоты при подлете к месту высадки мы начали выбрасываться через открытую дверь, один за другим. Площадкой приземления был определен район деревни Желанья, сбор восточнее дер. Гряда, в 5 км. Когда открылся парашют, было тихо, дул сильный ветер, нас сносило на запад. …И вот земля, приземлились в снег, мягко. Местность была пересеченная. Сбор личного состава и груза был затруднен из-за глубокого снега и лесистой местности. Нам трудно было определить, где мы находимся, но, однако, весь взвод был собран по сигналу. Когда мы подошли к деревне Таборы, то поняли, что нас снесло очень далеко. Деревня Таборы – это за рекой Угра, почти у Днепра… Тут мы встретились с бойцами из 8 ВДБ, которые десантировались раньше нас. Они хотели оставить нас у себя, но наш командир взвода – ст. лейтенант Даниленко согласия не дал и попросил сообщить в штаб корпуса о нашем месте нахождения. Мы переночевали в деревне. На другую ночь мы переместились в другую деревню - Медведки. Дом, в котором мы ночевали, был небольшой, нас приняли дед Ефим и старушка Варвара – очень хорошие старики. Нас было 10 человек. Утром мы позавтракали и направились на сборный пункт 214 бригады, в район деревни Желанья, расстояние было около 30 - 40 км. Во время движения нам попадались мелкие немецкие гарнизоны, которые были в населенных пунктах. Мы вступали с ними в бои, уничтожали их. «Вот опять началась боевая пора» - так думали мы про себя. Снег был глубокий, передвигаться без лыж было трудно. Задача у нас была – разыскать мешки с продовольствием, боеприпасами и лыжами. И вот стали подходить к реке Угра. Западный берег был равнинный и чистый без растительности, и на белом снегу мы увидели черную точку с парашютом. Ребята закричали – мешок! Мы решили его забрать, а до него было примерно полтора километра. Выходить на чистую местность всем взводом было опасно. Командир взвода приказал мне взять одного десантника и пойти за грузом. Остальные ушли в лес, откуда стали наблюдать за нами. Мы прошли метров 300 – 400 и видим над нами немецкий самолет. Мы залегли в снег. Самолет пролетел, мы снова встали, он опять пролетел над нами, мы снова в снег! И так до самой цели – грузового мешка. Но, когда мы приблизились к мешку, самолет начал пикировать и обстреливать нас. До тех пор он стрелял, пока не кончились патроны. Мы обрадовались, думаем, все – немец уйдет! Нет, он нас не бросает, видимо, хочет при пикировании уничтожить нас ударом лыж. Я это как-то быстро понял, а до моего напарника еще «не дошло» - молодой был. Когда самолет стал приближаться, я на снегу притворился мертвым, руки с автоматом в стороны разбросал, немец на меня не пошел, а пошел на моего товарища, он от меня был в метрах пятидесяти и начал стрелять из своего автомата по фюзеляжу снизу. Я ему кричу – «брось, не стреляй, у него же низ бронированный!». И вот на втором заходе фашист сумел ударить лыжей моего напарника, он погиб. Я в этот момент выбрал предупреждение скорости полета пули, взял самолет на прицел автомата (как это приходилось делать на учениях на Дальнем Востоке) и весь диск выпустил по левой стороне самолета. Самолет повернул на Угру, но едва пересек реку, как задымил и врезался в снежную равнину противоположного берега. Ко мне подбежали бойцы из нашего взвода, мы забрали мешок и боеприпасы, которые в нем находились и пошли дальше на восток, к своим. Старались обходить населенные пункты, избегать боевых действий. На четвертый день мы вышли на сборный пункт бригады, но наши, не дожидаясь нас, уже ушли с этого пункта. И все же мы их догнали. Здесь мы узнали, что самолет командира корпуса генерал-майора Левашова был атакован немецким истребителем и комкор погиб. Командование корпусом было возложено на начальника штаба – полковника Казанкина. …В ночь на 24 февраля наша 214 воздушно-десантная бригада (командир – подполковник Колобовников), пыталась захватить с ходу опорные пункты противника в Иванцово, Костинках, Жердовке в течение ночи. Но атаки успеха не имели... Наши батальоны действовали как стрелковые части, но враг оказался достаточно сильным и мы не смогли сломить его сопротивление. У него были танки, артиллерия, прожектора, а у нас этого ничего не было, и мы несли потери. У меня в отделении было двое убитых и трое раненых. Мы отошли на исходные позиции и лишь днем 24 февраля мы овладели деревней Татьянино и заняли оборону. …Наш корпус имел перед собой не менее пяти пехотных полков, принадлежащих 131, 34, 31-ой немецким пехотным дивизиям. Они располагались в населенных пунктах, приспособленных к обороне. Эти полки занимали укрепленные позиции, были усилены артиллерией и поддерживались бомбардировочной авиацией. Таким образом, надо отметить, с первого же дня боевых действий корпус на всем фронте наступления встретился с организованной обороной противника, которая все более усиливалась в связи с тем, что десантирование и последующий сбор десантных подразделений растянулся на длительное время. Немцы, определив намерения и направление ударов войск корпуса и 50 армии, немедленно стали стягивать в район их действий дополнительных сил. Перед фронтом корпуса была создана полоса заграждений и укреплений, состоящая из минных полей, снежных рвов, ледяных валов, дзотов. Кроме этого у них были зенитные и полевые орудия, танки. В ночных боях местность освещалась прожекторами. Корпус же ничего этого не имел. В марте бои продолжались. В первых числах марта наша бригада наступала на деревню Андроново. Наш батальон встретился с противником, в несколько раз превосходящим нас по численности, с большим количеством танков. Бои были ожесточенные, нами была пущена в ход вся имеющаяся боевая техника – минометы, пулеметы, противотанковые ружья. …И вот убило у нас одного пэтээровца - что делать?.. Я, не теряя времени, вытащил убитого десантника с поля боя, местность была открытая, запрятал его в кусты у опушки леса, а сам подбежал к ПТРу, взял его, отбежал к кустам, а фашистские танки приближались все ближе, я выстрелил из ружья в левый бок танка, когда он маневрировал, и поджег его. Видимо, пуля бронебойно- разрывная попала в топливный бак. Танк загорелся, из танка выскочили фашисты, и я из автомата дал по каждому из них очередь. Не успел дух перевести, а слева еще два танка, и я снова стал бить по ним из ПТР. Сделал два выстрела, безрезультатно. Вдруг, справа ко мне подскочил десантник-снайпер и вот мы вдвоем начали бить по этим танкам, а они все ближе и бьют по нам. Я сделал еще два выстрела и только третьим смог подбить - танк сделал правый поворот, я опять ударил в бок и он загорелся. И тут по мне из пушки другого танка ударил снаряд, разорвался около меня и я почуствовал боль в правом боку живота. Снайпер, фамилию его я не помню, решил меня перевязать. Я ему кричу – давай, бей последнего гада из ПТР! Он взял ПТР в руки, танк был так близко, что он не успел выстрелить, я подумал – все, танк его раздавит. Но боец сумел оказаться под танком между гусеницами, и танк проскочил его! Десантник, развернувшись, хлопнул в зад танка из ПТР и танк загорелся. Так быстро все произошло – мне показалось в одно мгновение. До подбитого танка было метров 50 – 70, и, несмотря на то, что я был ранен, я быстро схватил снайперскую винтовку и начал стрелять по танкистам, которые уже успели выбраться из танка. Их оказалось только двое, остальные сгорели в танке. И вот десантник-снайпер где-то нашел повозку и на этой повозке привез меня в деревню Ключи, которая только что была освобождена десантниками 9 воздушно-десантной бригады, и в которой был медпункт. Медпункт был приспособлен в двух домах на окраине деревни, окна были забиты досками. Ко мне подошел среднего роста паренек (оказался санитаром по имени Вася – тезка мой) и спросил – куда ранило? Но я уже был в тяжелом состоянии и сказать ничего не мог, только рукой показал на живот. Санитар ушел в дом, ничего не сказав. Снайпер мой успокаивал меня – ничего, все равно примут. Через некоторое время вышел санитар, и меня занесли в дом. Вместо операционного стола были нары. Ко мне подошел врач, уже в годах. Позже я узнал, что это военврач 2-ого ранга Исаев. Имя, отчество – не помню. Он сказал – ничего, дружище, будем жить, да еще как! Быстро меня стали готовить к операции, а я даже не подозревал, что военврач был тяжело ранен. После операции меня унесли в другую комнату, стали делать операцию другому десантнику. И буквально через несколько минут я узнал, что военврач во время операции упал и умер. Очень мне его было жалко, и мысль была, что не успел его поблагодарить… Через несколько дней санитар Вася снял швы и на следующий день после этого я ушел в свое подразделение. Меня оставляли в 9 ВДБ, но я обязан был по долгу службы вернуться в свое подразделение, в 12 214 бригаду. Первое время, конечно, ранение давало знать о себе, верткости былой не было, как-то опасался резко двигаться. Но через неделю все прошло, привык. Когда прибыл в свой батальон, бригада выполняла новое задание – в районе д. Пушнино. 18 марта крупные силы гитлеровцев при поддержке танков и артиллерии атаковали нас, и после упорного боя овладели Пушнино. Наш батальон, оборонявший эту деревню, отошел только тогда, когда в батальоне осталось всего 30 человек (из 400!), в нашем взводе -11человек. В моем отделении – трое – я, пулеметчик и один солдат. 31 марта немцы нанесли сильный удар между деревнями Дубровня и Пречитое в стык 214 и 9 бригад, пытаясь охватить правый фланг 9 ВДБ. Гитлеровцам удалось захватить Дубровню, Пречистое и Куракино. Наши части понесли значительные потери. Вражеское командование рассчитывало отбросить десантников от железной дороги, а затем, окружив нас в лесах восточнее этой дороги, уничтожить. Однако упорное сопротивление десантников сорвало их планы. Нашему корпусу (командиру корпуса – полковнику Казанкину) директивой Военного Совета армии было предписано – срочно сформировать небольшие, хорошо оснащенные автоматическим оружием, отряды по 20 - 30 человек из наиболее инициативных и смелых бойцов. Что и было выполнено… В нашем таком отряде командира – старшего лейтенанта, звали Георгий - Жора (так он разрешил мне его называть). А меня, т.к. я был старшиной, называли «старшой». Нам ставилась задача проникновения на пути подходов воинских частей противника, налетов на населенные пункты, где расположены склады, обозы, узлы связи… Мы отлично владели оружием и были готовы действовать в отрыве от основных частей по несколько дней. В расположение частей противника непрерывно уходили разведовательные диверсионные группы, саперы-подрывники. Мы широко применяли засады и налеты на путях движения немецких частей, далеко углублялись при этом в тыл гитлеровцев. С большим успехом в засадах применяли снайперские винтовки. В одной из таких засад мы заметили движение транспорта противника. Нами было все так спланировано, что ни одной из 5 автомашин не удалось уйти от нас. После этого короткого боя мне было поручено одну из захваченных машин с вражеским грузом доставить в расположение наших основных частей. Во время движения по дороге я внезапно увидел перед собой взорванный мост, не успел переключить скорость и только успел открыть дверь кабины - и тут же оказался вместе с машиной в ледяной воде! Каким-то образом, находясь в воде, я выбрался из кабины на берег. Меня тут же сковало льдом, но думать было некогда, и быстрым шагом я двинулся в сторону своих частей, оставив немецкую машину и груз в воде. …Бывали случаи, когда мы использовали в боях поврежденную вражескую технику. В одном из боев неподалеку от переднего края мы перебили артиллерийский расчет, а орудие привезли в свое расположение. При его осмотре было обнаружено, что в нем нет стреляющего механизма (бойка). Во время очередной атаки немцы решили отбить орудие, уверенные в том, оно не стреляет. Момент был напряженный. Нужно отбиваться, а стреляющего механизма нет. Тогда рядовой Лашин достал из своей винтовки шомпол, обрубил его колуном, быстро вложил снаряд в ствол пушки, закрыл замок, в отверстие затвора вместо бойка вставили кусок шомпола. Придерживая его рукой (при этом все отошли), я колуном сильно ударил по шомполу, и снаряд полетел! Сумели сделать еще 2 выстрела. Все получилось! Так немецкое орудие еще долго служило нам, а трофейных снарядов было достаточно. Хочется рассказать еще об одном мартовском случае. Нас, несколько человек, направили в разведку. Мы вышли на развилку дорог к деревням Пушнино и Пречистое. Видим - по дороге идет отряд немецких солдат, около взвода, в сторону Пушнино. Они уже были впереди, догнать их мы не успевали, да и в бой вступать с ними не хотелось – их было все-таки намного больше, чем нас. Решили идти дальше. По обе стороны дороги был лес. Вдруг мы услышали гул машины. Я подал команду – в укрытие! Мы разбежались по обе стороны дороги в лес и стали ждать машину. Я крикнул – без команды не стрелять! И говорю двум десантникам, которые были рядом – как только машина поравняется с нами - снимаем водителя и пассажира и рывком к ней. Так и было сделано. Только машина поравнялась с нами, мы сделали несколько выстрелов, уничтожили водителя и солдата, ехавшего с ним. Машина была доверху забита ящиками с боеприпасами, мы быстро их разгрузили около дороги, вытащили из кабины убитых. Затем я сел в машину, взял с собой одного десантника, остальным сказал продолжить разведку и доложить командиру, что мы поехали таранить взвод фашистов. Нажал на педаль газа и мы поехали в сторону ушедшего взвода. Машина хорошо слушала меня, были проблемы с переключением передач, некоторое время я путался с переключением, все-таки машина – немецкая. Дорога была снежная, узкая, свернуть от машины было некуда. И вот я увидел идущий немецкий взвод. Мелькнула мысль – только бы не отказал мотор и не перепутать переключение передач. Подъехали к взводу на 3-ей скорости, немцы, конечно, решили, что машина остановится – кругом снег объехать строй нет возможности. Но подъехав ближе, я включил 4-ую передачу и со всего хода врезался в хвост строя! Дальше я не видел толком, что происходило. На какое-то мгновение я закрыл глаза, машина прыгала, а мой товарищ прижался к двери лицом вниз. Не знаю – весь ли строй погиб, несколько фашистов, я видел, были живы, но они тяжело пострадали и ни одного выстрела не сделали. Мы остановились, дальше на Пушнино ехать было нельзя, там были немцы. Мы повернули в обратную сторону, добили оставшихся в живых немецких солдат, прихватили с собой несколько автоматов. Наши товарищи уже возвращались обратно. Спросили нас – как дела? Мы ответили – вот дойдем до развилки, и на дороге на Пушнино - увидите… Подошли, увидели, ахнули…И мы пошли к своим. Доложили, что имеются спрятанные в лесу у дороги немецкие боеприпасы. Один из десантников тут и говорит: а что, если бы нам достать танк? Вот только им управлять никто не может, надо учиться. Наш командир, ст. лейтенант Георгий – я про него упоминал раньше, посмотрел на меня и улыбнулся - а что, старшой, пожалуй, и это сможем сделать. Я ответил - посмотреть бы, как там действуют рычаги и можно попробовать. Давайте захватим танк, оставим в живых только водителя, он нас и научит. Все согласились. Но как взять немецкий танк? Если зайти в расположение тыловых немецких частей, немцы могут нас обнаружить и тогда все! Пропали! Я сказал: нет, в тыл ходить не надо, это можно сделать на переднем крае. Выроем у опушки леса ров глубиной метра два, замаскируем, за рвом поставим немецкую пушку, которая была у нас, и из нее будем стрелять. Немцы решат смять ее танком… Все в голос – правильно! Вот такая была идея, только оставалось ее осуществить! …И вот в одном из боев под деревней Акулово мы решили выполнить свой план. У немцев на этом участке по нашей разведке были танки. На опушке леса мы вырыли ров, но ров пришлось рыть несколько ночей, т. к. грунт был мерзлый, лопата не берет, достали у селян ломы и только тогда вырыли ров глубиной 2 метра, длиной 4 метра и шириной 3 метра. Грунт относили в лес на пологах и маскировали снегом. Наконец, ров был готов. Теперь нужно за рвом установить пушку и сделать укрытие для стреляющих с выходом в ров, с тем расчетом, чтобы можно было расстрелять немецкий танковый расчет. Все это было замаскировано сверху ветками и тонким слоем снега. Выглядела наша приманка очень хорошо! Выставили стрелков-снайперов и группу захвата водителя немецкого танка. И вот первый выстрел, второй – никого нет. Только немцы открыли огонь из орудий. Еще сделали несколько выстрелов. Вдруг впереди на поляне появился танк и двинулся прямо на пушку. Мы еще дали выстрел, танк дал ответный выстрел и продолжил двигаться на нашу пушку. Вот-вот должен попасть в ловушку. Так и получилось! Немецкий танк попал в вырытый ров. Из наших никто к танку подходить не стал, и немцы не выходят. Все тихо… Вдруг через несколько минут на этот танк выходит другой танк, на выручку. Мы сидим в укрытии и молчим. Второй танк подошел ближе к первому, попавшему в ров. Из танка выскочили фашисты и стали разматывать трос, командир танка ими командует. Тогда нам стало ясно, что командира надо брать, а остальных в расход. В это время стали выбираться танкисты из первого танка. Наш ст. лейтенант дал команду - огонь! Мы все открыли огонь, каждый по своей цели. Экипажи обоих танков были расстреляны. В водителя второго танка не стреляли, он сам поднял руки вверх и группа захвата взяла его в плен.… И вот после этого мы усадили немецкого водителя в танк, я попросил его показать, как заводить двигатель, включать скорость, как работать рычагами управления танка. Когда мне стало все понятно, вывели водителя из танка... Понятно, что пришлось его расстрелять. А я двинулся на немецком танке вперед, потом развернулся, заехал в лес. Там немного потренировался и готов был действовать. Наш командир был очень доволен. - Теперь берегись, немчура, - сказал он. …В эти же мартовские дни наша 33 армия была окружена и к нам стали подходить солдаты этой армии. В наш отряд прибыло несколько солдат. Они рассказали о тяжелых боях 33 армии. Для усиления корпуса в апреле в расположение нашей бригады был десантирован батальон парашютистов-десантников, который был подчинен командиру 8 ВДБ. Получив подкрепление и пополнение боеприпасами, наш корпус, преодолевая трудно проходимые болота, сделал попытку вновь наступать на Новое Аскерово… В это время мне было приказано на немецком танке произвести разведку и выйти на Новое Аскерово, до нее было не более 2 км. А оттуда было недалеко до частей 50 армии, которая не могла соединиться с нами. Это расстояние оказалось для них непреодолимым… И вот я на трофейном танке, посадив еще троих десантников, двинулся в расположение немецких частей. Места в танке было мало, люки не 16 закрывали, чтобы случайно не заклинило. Через передний люк мне хорошо была видна местность… И вот въехали в расположение немецких частей… Никто на нас не обратил внимание, а нам надо было выведать их боевые порядки и численность. Но мы сильно отклонились влево. Немецких частей было все больше, нам двигаться было опасно, т. к. нас могли обнаружить, а линия обороны 50 армии была сильно укреплена и вряд ли мы смогли бы проскочить к частям армии, да и наши вряд ли встретили нас по доброму, все-таки на танке фашистская свастика. Тогда мы решили повернуть обратно. И вот по пути наделали переполох среди немцев. Я добавил скорости, и мы начали давить их расчеты. Только выбрались из этого ада, наш танк застрял в болоте. Мы его бросили, перед этим все в нем переломав, и двинулись к своим. Прибыв, доложили, что видели. Общая картина становилась ясной штабу нашего корпуса. Не имея артиллерии и танков части корпуса не смогут прорвать оборону противника и соединиться с войсками 50 армии. Задачу, которую корпус мог решить имеющимися у него силами и средствами, он выполнил, уничтожив целый ряд узлов сопротивления немецких войск и подойдя с тыла на 1,5 километра к переднему краю его обороны. Попытка 50 армии прорваться через Варшавское шоссе оказалась безрезультатной. В это время немецкие части завершили полное окружение 33 армии. По данным разведки в ближайшее время ожидалось возрастание активности противника, тем более, что разведка сообщила о большом скоплении немецких войск у села Восходы. Одновременно ожидалось наступление из района Вязьмы и с других направлений. Перед нашей бригадой активизировали свои действия части 131 немецкой пехотной дивизии, которые пополнились после понесенных в марте потерь. И вот нам была поставлена задача - разведать передние боевые порядки немецких войск. В разведку пошли 11 человек. Местность перед передним краем была заминирована, и нам пришлось некоторое время заниматься разминированием, ночь была светлая, безоблачная, светила луна. Подползли к переднему краю, видим – колючая проволока, без шума сделали проход и при выходе к переднему краю сделали еще один проход на минном поле. Было решено - тут надо остаться одному человеку – решили оставить меня, и разведчики пошли вглубь обороны, через переднюю линию траншей. Когда они ушли, я тоже решил выйти вперед за переднюю траншею. Только ее перепрыгнул, как сзади меня кто-то подхватил и бросил через себя на землю. У меня из рук вылетел нож-финка, с которым я пошел в разведку (автомат свой я оставил у прохода через проволочное заграждение в кустах). Я оказался прижатым к земле, руки мои в стороны, передо мной лицо немецкого солдата. В тот момент, когда он схватил меня, у него из рук выпал его автомат. Он тянулся к моему ножу, но я ему не давал оторваться от моих рук. И так он на мне, я под ним лицом к лицу. «Что делать – пролетело у меня в голове, - попал в плен, наверное, мне конец». Но тут мелькнула следующая мысль – его надо брать зубами, и только зубами (вспомнил – так нам говорили опытные командиры для случаев, когда нет оружия). И вот я собрал все силы и быстрым рывком схватил его горло своими зубами, как бульдог, и вырвал кусок с мясом. Немец захрипел, на меня из его горла хлынула кровь. Я не мог его сбросить. Силы были все отданы на борьбу. Через некоторое время возвращаются разведчики и видят в темноте два тела – один на другом. Быстро подбежали, сбросили с меня немца, подхватили меня и быстро побежали к проходу через заграждение. Оттуда я сам прополз до нашего боевого охранения. Меня хотели перевязать, я был весь в крови, но ран никаких не было. Начали делать массаж челюсти, чтобы поставить ее на место. Вымыли лицо… Но челюсть еще несколько дней давала о себе знать. Потом постепенно все прошло… В апреле велись наступательные бои на населенные пункты Андроново, Юркино, Пушкино, Вязовец, Акулово, Куракино и другие, все не помню. Оборона проходила по рубежу Платоновка, Акулово. Наступившая оттепель, а за ней и половодье поставили части корпуса в трудное положение, бои приходилось вести на открытой местности перед сильно укрепленными позициями немцев… Дрались в болотах, по пояс в холодной воде, при недостатке боеприпасов и продовольствия. Базы снабжения корпуса оставались далеко позади. И вот, в этих боях против 131 немецкой дивизии мы потерпели ряд поражений. Наш отряд в количестве 24 человек был отрезан от основных частей бригады, и мы начали действовать в тылу врага самостоятельно. …Меня иногда спрашивают – «где же мы спали в зимнее время, во что были одеты?». Спали, если в лесу, то в снежном шалаше, под себя бросали ветки и сучья. Если в населенных пунктах – я выбирал место только на сеновале или на чердаке. К этому я привык еще, когда я служил в Хабаровске, когда морозы доходили до 40 градусов, а мы выходили в тайгу, где проводились учения по 1- 2 месяца. Одеты были в ватные брюки и куртки из авизента (авиабрезента – из специального влагопропускающего материала). В них было достаточно комфортно, холодов ниже минус 30 – 35оС не было. А спать приходилось очень мало, так как все время были в боях. С наступлением весны началась распутица, зачастую приходилось действовать по пояс в воде… все высыхало на теле… Действуя отдельным отрядом, мы уничтожали склады, железнодорожное полотно, мосты, связь, обозы, пускали под откос железнодорожные составы. Нужно отметить, что на каждой дороге, на перекрестках были установлены щиты с надписями «Внимание! Русские парашютисты!». Фашисты зверели. Для устрашения вешали на телеграфных столбах убитых десантников, приколачивали их трупы к стенам домов. Десантники сражались героически, в плен никогда не сдавались. … По пути нашего движения в районе д. Каменки мы встретились с партизанами, они нам указали местонахождение немецкого склада. Наша задача была – взорвать этот склад. Склад был окружен 2-х рядовым проволочным заграждением, за которым виднелись складские помещения с боеприпасами. Нужно было проникнуть на территорию склада, уточнить какое и где размещено оружие и взрывчатые вещества, создать из них взрывающиеся фугасы и пустить все на воздух. Эта задача была поручена мне, как старшему группы. Со мной были три десантника – Морозов, Дорофеев и Иванов. Мы собрали с собой все толовые шашки, бикфордов и детонирующие шнуры, а также взрывающие капсюля, имеющиеся в нашем отряде. Но этого было недостаточно. Партизаны дали нам еще несколько килограммов взрывчатки. Нам надо было учесть, что взрывчатка нам нужна и на будущее… Мы решили в первую очередь с этого склада добыть взрывчатку. Эта задача была нелегкой. Надо было на территории склада буквально все пересмотреть. Но мы уже знали – в чем хранится взрывчатка. Это немного упрощало наши действия. И вот пробираемся к территории склада. Оставшееся десантники на случай неудачи готовы поддержать нас – караульное помещение было окружено ими. Караульных собак у немцев не было. Ночь была тихая, пасмурная, моросил дождь. На подходе к складу мы стали искать какую-либо лазейку, чтобы проникнуть на территорию незамеченными. За эту ночь мы определили только примерное количество боеприпасов, какая охрана, через какое время проходит смена караула. Само действие по взятию и уничтожению склада мы решили оставить на следующую ночь. Утром отошли от склада в лес и сделали 19 подробный план. Нам необходимо было не только уничтожить склад, но добыть необходимые для нас и партизан оружие, боеприпасы, взрывчатку, запалы к ней. Все было продумано – кому и как без шума снять часовых, какое количество боевого имущества вынести со склада и отправить его на повозках к партизанам. На следующую ночь я со своими товарищами двинулся к складу, остальные распределились по своим местам. Шли мы осторожно, склад тремя сторонами примыкал к лесу, четвертая выходила к дороге. Пробиться на склад было нелегко – четыре сторожевые вышки и шесть часовых, которые находились у штабелей и строений. Снять надо каждому по два часовых. Задача нелегкая, да плюс надо успеть вынести боевое имущество через проход в проволочном заграждении. И вот смена прошла. Начали действовать быстро. Сделали проход в проволочном заграждении. Каждый из нас, как было распределено, стали подбираться скрытно к часовым. Для вышек было выделено по два человека на каждую вышку. Остальные десантники и партизаны были готовы принимать от нас трофеи. Мы бросились к часовым. Прием у нас был отработан – со стороны спины ударяешь часового по плечу, он поворачивается лицом, и тут ножом бьешь его в живот. Часовой не успевает сделать хотя бы один звук – входит в шоковое состояние… Я с напарником пробрался в помещение деревянного склада и начали мы с ним отбирать боеприпасы и выносить их из склада. Несколько ящиков тола по 50 кг, каждый, ящик запалов, 8 мешков детонирующего шнура, 5 мешков бикфордового шнура. Все это подхватывали партизаны и укладывали в повозки … Вот проходит час, пора готовить склад к взрыву. Нужно было сделать хорошие фугасы и уложить тол под штабеля и все это соединить детонирующим шнурами, вывести бикфордов шнур за территорию склада в лес. …Все шло быстрым темпом, но время вот-вот должно кончиться. Начал выходить караул для смены часовых. В это время наши десантники уничтожили их при выходе из караульного помещения и сообщили нам – ребята, не торопитесь, все в порядке, караула нет! Мы стали догружать повозки и затем отправили их по дороге в лес, своим. Партизаны перед отъездом сказали нам, что должны с нами встретиться около моста через р. Угру в районе ст. Вознесенье. Мы пообещали им, что будем там… Некоторое время мы подождали, чтобы повозки отъехали подальше с тем, чтобы после взрыва, если начнется карательная операция, их не смогли догнать. Прошло около часа и мы с моим напарником – десантником подожгли бикфордов шнур, с таким расчетом расстояния до детонатора, чтобы суметь отбежать как можно дальше. И вот мы сумели отбежать километра на два. И вот раздался взрыв, за взрывом в воздух поднялся столб огня и дыма. Потом еще и еще… А затем начался страшный грохот. Небо все было озарено ярким заревом… Нужно сказать, что подобных операций по уничтожению складов у нас было еще три. И все были удачные… До места встречи с партизанами мы шли лесом. Попадались нам мелкие гарнизоны противника и мы их уничтожали. В одном из боев наш командир, ст. лейтенант Жора, был ранен в руку осколком гранаты. Сделали ему перевязку и он продолжил двигаться дальше с нами. Вот, наконец, достигли ст. Вознесенье. На железнодорожной платформе стояло несколько товарных вагонов, груженые немецким имуществом и боеприпасами. Мы уничтожили эти вагоны, все они сгорели, а мы быстро отошли. С немецким гарнизоном, охраняющим эту станцию, мы связываться не стали. Вскоре мы встретились с партизанами, их было 8 человек. Они нам рассказали, что немцы недавно восстановили железнодорожный мост через Угру и через этот мост со стороны Вязьмы они планируют переправлять свои войска на станцию Угра. Партизаны попросили нас взорвать хотя бы один пролет этого моста, так как у нас опыта побольше, чем у них. Мы ответили согласием, но время не указали, объяснив, что нужна более точная разведка, чтобы наверняка выполнить эту задачу. Было это уже в середине мая. Взорвать мост через Угру поручили группе, в которую входил я и еще три десантника. Взорвать мост надо было так, чтобы один из пролетов моста снесло бы с бетонной опоры и фашистам понадобилось бы длительное время для его восстановления. Несколько дней мы вели наблюдение за мостом, выискивая наиболее скрытые подходы к мосту. И вот, в один из майских дней трое десантников направились со взрывчаткой к мосту, мне выпала задача прикрывать товарищей. Припрятав взятый про запас тол, я залег в двух километрах от моста у тропинки, идущей от шоссе к реке Угре. Вдруг я услышал разговор на немецком языке, присмотрелся в ту сторону, откуда были слышны голоса. Увидел – четыре человека в немецкой форме сворачивают на тропинку к реке. – «Надо не дать им свернуть на тропинку, идущей к мосту. Но стрелять – значит погубить товарищей и сорвать операцию» - мелькнуло у меня в голове. - Что же делать? Медлить нельзя ни минуты, и, не давая себе отчета в том, что я предприму дальше, я спрятал оружие в кустах и пошел навстречу немцам в одной гимнастерке. Немцы, видимо возвращались с какой- то работы – у одного из них был моток толстой веревки, перекинутый через плечо. Увидев невооруженного человека в гимнастерке без знаков различия, они решили, не поднимая шума, связать меня. Сделать это оказалось не так просто. Я ловко выкручивался из их рук. Они были в шинелях, а я был в одной гимнастерке и крутился как в цирке (тем более, что цирковая подготовка у меня была до армии в Пермском цирке). И все же одному немцу удалось ударить сзади меня прикладом по голове. Я потерял сознание, и в это время они решили, не поднимая шума, повесить меня вверх ногами, привязав веревкой за сук дерева, и затем ушли, как я потом понял, в другом направлении, т. к. операция по взрыву моста не была сорвана. Пришел я в себя от того, что почувствовал огонь на своей голове, пламя охватывало мои волосы. Оказывается немцы, подвесив меня на веревке, разожгли подо мной костер. Голова была разбита. Глаза залиты кровью. Ценой невероятных акробатических усилий мне удалось подтянуться и забраться на сук, к которому я был привязан за стопы ног. Здесь меня и обнаружили десантники, возвращающиеся от моста. Они быстро развязали веревку, наскоро перевязали мне голову – задерживаться было нельзя. Мост к этому времени взлетел на воздух (хотя я не слышал взрыва). Немцы вот-вот начнут преследование. Мы быстрым шагом взяли курс к себе в отряд. От партизан узнали, в каком направлении находится наш корпус, и наш отряд двинулся в ту сторону. …Ведя оборонительные бои части корпуса и партизаны, оставив небольшие заслоны и группы прикрытия на удерживаемых рубежах, в ночь на 25 мая начали отходить в направлении Селибки, где намечалась переправа через реку Угра. Ко времени подхода десантников к реке, утром 26 мая, немецкие части, охватывая левый фланг партизанского полка и развивая наступление с юга, завершили окружение корпуса, который оказался перед водным рубежом без переправочных средств. Река Угра в это время года была довольно серьезной преградой – ширина ее достигала 100 – 120 м, было сильное течение и болотистый открытый западный берег. Подходы к реке с востока были закрыты, вплотную к воде подходил лес. В течение дня части корпуса готовились к форсированию реки с помощью подручных средств на участке реки Гордота (приток Угры). После форсирования реки корпус должен был прорвать кольцо окружения и развивать успех в направлении населенного пункта Фурсово. Первыми переправлялись разведывательные подразделения и передовые отряды, которые должны были захватить плацдарм и обеспечить переправу первого эшелона корпуса - 8 ВДБ. Задача первого эшелона заключалась в расширении плацдарма и удержания его в пределах суток с целью обеспечения переправы частей корпуса. Форсирование реки началось в ночь на 26 мая и закончилось только к наступлению темноты 27 мая. Непрерывно бомбила немецкая авиация, корпус нес большие потери. Плав. средств у нас не было, использовали, кто смог, подручные средства. Во время переправы в нашем отряде ранило одного десантника осколком на самой середине реки, и он начал тонуть. Я увидел это, у меня было как раз такое плав. средство - небольшое бревнышко, я быстро приблизился к нему с этим бревнышком. Подхватил раненого сзади за руку и стал добираться с ним до берега. Вода была ледяная, но все-таки я добрался до берега и спас товарища. Жаль – не спросил фамилию… Части корпуса после форсирования реки сосредоточились в лесу, южнее реки Гордота и населенного пункта Селибка, который прочно удерживался немцами. Ввиду полной невозможности прорваться в направлении Фурсово, командованием корпуса было решено в ночь на 28 мая прорываться из окружения в районе между Селибкой и Чащами, после чего сосредоточиться в лесу южнее Подлипок. Однако наша 214 ВДБ, которая прикрывала прорыв главных сил корпуса, была отрезана от основных частей и вынуждена была с боями прорываться в другом направлении, форсируя Гордоту, и выйти к Фурсово.

Тетрадь 4 (продолжение - между Вязьмой и Смоленском, выход из рейда по тылам)
С 31 мая по 3 июня после тяжелых боев мы приводили себя в порядок. 5 июня немцы предприняли генеральное наступление на десантников и конников… И здесь наш отряд был отрезан от бригады. Сначала, до 14 июня, нас было 20 человек, потом становилось все меньше, по пути попадались бойцы-одиночки, которые вливались в наш отряд. Пытались мы пойти на соединение с бригадой или с корпусом, но поняли, что это невозможно – могли все погибнуть. И тогда командир нашего отряда, ст. лейтенант Георгий взял все на себя, и мы опять начали действовать самостоятельно. Отошли от крупных сил противника и оказались недалеко около деревни Медведки, той самой, в которой я с группой десантников ночевал в первые дни после десантирования в 23 феврале. И вот, только мы вошли в этот район, я узнал местность и закричал «братцы, мы же здесь уже были!». До деревни Медведки было километра полтора. «Вот это и хорошо, - ответил наш командир – остановимся в ней, отдохнем немного». А я добавил – эх, как хочется картошечки горячей!». Вышли на опушку леса. Было около 6 часов утра, рассветало. Перед нами в тумане была видна деревня, было тихо, хотели сразу пойти в деревню, но все-таки, подумав, решили провести разведку. Нас, четырех человек во главе со мной, направили в эту разведку. Сначала мы шли в полный рост по дороге, идущей в деревню с запада. Я знал, где живут старики, у которых я останавливался в феврале, и конечно, думал в первую очередь зайти к ним. Когда зашли в деревню – была абсолютная тишина, ни одного человека не было видно. Решили разделиться на две группы. Двое – по одной улице, двое – по другой. Зашли в первые дома, никого не обнаружили. Решили, что хозяева ушли на работу. Зашли вдвоем в другой дом, и только открыли дверь, а там спят на полу 5 немцев, укрывшись шинелями.
Думать было некогда – четырех немцев мы уничтожили автоматным огнем, а одного взяли в плен. Вывели его из избы, засунули в рот тряпку, чтобы не закричал, связали руки. Я говорю своему напарнику, звали его Миша, - «давай быстро найди наших (которые ушли по другой улице), чтобы они шли сюда и будем возвращаться в отряд с языком, дальше не пойдем, опасно». Он ушел, а немца я решил вывести на дорогу, и только стали выходить из калитки, как вдруг вижу - навстречу - взвод немецких солдат, они нас заметили и я услышал команду их командира – захватить меня. Я – обратно за калитку, прижал к земле пленного немца, начал отстреливаться, высадил весь диск, взял автомат, отобранный у фрица и начал из него стрелять по немцам. С десяток немецких солдат было убито, но опять кончились патроны. Оставшиеся развернулись цепью и подтягивались все ближе ко мне. Я выхватил из сумки гранату РГД. Взвел чеку, встряхнул ее в руке, чтобы сработала в воздухе, и бросил в немцев. Сам стоял на ногах в полный рост. Несколько солдат упали, остальные все равно идут на меня. Я выхватил еще одну гранату - последнюю - Ф1, и только взял за кольцо, как по моей руке сзади был нанесен сильный удар прикладом. Граната вылетела из руки и не взорвалась. Немцы сшибли меня с ног, начали пинать ногами. До того пинали, что я начал терять сознание. Мне связали руки, подняли на ноги. Голова страшно кружилась, из носа, ушей, изо рта шла кровь, сил не было передвигать ноги. Но сзади автоматами меня подталкивали вперед. Привели меня в какую-то конюшню, закрыли в ней, я упал на землю, попытался освободиться от веревки, которой были связаны руки, но безрезультатно. Ночью я стал пытаться подкопать нижний бревенчатый ряд конюшни. Но тоже безрезультатно. И так примерно с 8 часов утра до 10 часов утра следующего дня я находился связанный в этой конюшне. Все тело болело от ударов. Мне казалось, что бока у меня просто порваны, лицо казалось вздутым. В общем, эти сутки мне показались за целый год. Ночью я не спал, слышал, как проходит смена часового около конюшни и слышал, как офицер спрашивал у старосты про меня. Некоторые слова хоть и нечетко я слышал на русском языке. Мне стало ясно, что я нахожусь около избы старосты, а офицер живет по соседству. Утром меня вывел часовой и вместе со старостой повели меня в школу. Зашли через тамбур в школьную комнату. Там находились офицер, обер-лейтенант, и переводчик. Солдат и староста были вооружены автоматами. Всю ночь, пока я был в конюшне, составлял для себя планы, как лучше совершить побег, были разные мысли… Первый вопрос мне был задан – кто я? – я промолчал, второй вопрос – где русские парашютисты? На этот вопрос я решил ответить так: когда приведете меня в порядок, развяжите руки и накормите меня, тогда я буду с вами разговаривать. Конечно, хотелось плюнуть немцу в лицо, и все бы со мной было кончено… Но я сдержался. Бессмысленно так погибать, надо жить, подумал я. Офицер говорит – ну, ладно, хорошо, все мы сделаем, как вы просите. Дал указание солдату увести меня обратно. Мы направились к двери на выход, а староста остался в помещении. Только закрылась дверь и мы вышли в тамбур, я резко обернулся на 180 градусов, лицом к лицу с немецким солдатом и со всей силы ударил головой его в лицо, удар пришелся по носу, правым коленом – между ног, в пах. Солдат присел и даже охнуть не мог. Я в этот момент быстро за двери и в левую сторону школы - в полисадник, через голову кувыркнулся, т.к. руки связаны и дальше – через жердечную изгородь на дорогу. По дороге, пробежав метров сто пятьдесят-двести, в огород того самого дома, где жили знакомые мне старики. Старушка была в огороде, я подбежал к ней и кричу ей, задыхаясь - бабуля, я попал к немцам, развяжи мне скорей руки! Она мне в ответ – сыночек, давай в избу, узнала, видимо, меня. А в это время солдат пришел в себя, дал очередь из автомата. Все всполошились. В это же время в избе дед быстро разрезал веревку и говорит – давай, сынок, на сеновал. Я ему отвечаю – нет, это не пойдет, они меня там найдут. Увидел на кухне с правой стороны стоит пять полных мешков с картошкой. Я заглянул в подполье, там был сусек, где хранилась картошка. Я быстро смекнул - что делать. Забрался в этот сусек, деду кричу – давай на меня эту картошку вываливай! Старушка только успела сказать – ты же, сыночек, весь в крови, надо тебе умыться. Я ответил – некогда, давайте быстрей заваливайте меня картошкой! И только они успели меня завалить, слышу – где-то недалеко раздаются автоматные очереди… Как я понял потом, немцы простреливали сено на сеновале. Потом зашли в избу, что бормотали по-своему, один заглянул в подполье и вышел обратно. По картошке стрелять не стал. Через некоторое время немцы ушли в другие дома, а я до ночи лежал в картошке. И только поздно вечером дед спустился ко мне, стал отгребать картошку, дошел до моего лица – лицо все было в пыли. Дед только сказал – ну и здорово ты сообразил, сынок. На сеновале тебя наверняка бы расстреляли, так они стреляли, патронов не жалели! Выбрался я из этого сусека, поднялся на верх, в избу. Спросил деда, сколько примерно немцев в деревне, что они сейчас делают, как расквартированы, где их командир остановился. Дед ответил, что всего немцев около роты, находятся они в основном в восточной части села. Мне стало ясно – где расположился обер-лейтенант и где живет староста. Поблагодарил я стариков, дождался ночи и направился в сторону расположения своего отряда. Короткими перебежками я миновал патрулей, потом двинулся в сторону опушки и вот в лесу встретился со своими. Они обрадовались, что хоть один я вернулся. Спросили – где остальные, а я говорю – думал, что они здесь. Поняли, что наши товарищи погибли. Отряд уже собирался идти дальше – вступать в бой в этой деревне отрядом в 20 человек бессмысленно. Меня привели в порядок, кровь, подтеки обмыли. Наш командир, ст. лейтенант, и говорит – нет, ребята, мы должны отмстить за наших! Я рассказал, где квартируется командный состав, где староста. Тогда командир говорит – давайте в эту же ночь пойдем и вырежем их. Я сказал, я в эту ночь идти не смогу – сильно устал, да немцам надо дать успокоиться. На следующую ночь, в 2 часа, мы всем отрядом двинулись в деревню. Тихо сняли патрули, подошли к домам, где находились обер-лейтенант и староста. Без шума вынули стекла в окнах домов, открыли створки и проникли в избы, сначала офицера, потом старосты. Вытащили их тепленькими на улицу. Все сделали очень тихо. Ни один житель деревни не проснулся. Утащили их в лес и стали допрашивать. Вот тут я узнал, что наш командир, ст. лейтенант Жора, немного понимает по-немецки. Ну, я, конечно, допросил старосту и сам его расстрелял. У обер-лейтенанта забрали крест, два десантника отвели его в лес и там расстреляли… Наш поход продолжился. Но у нас случилась беда. Когда мы спали в лесу и впервые развели костер - чайку попить горячего – 3 месяца не было горячего чая! И вот, командир наш положил возле себя под голову планшет с картой и крепко заснул. А на планшет попал горячий уголек и планшет загорелся, но командир спал так крепко, что ничего не слышал. И только уже другой десантник увидел это, но уже было поздно – карта, которая была в планшете, практически выгорела. И остались мы без карты, как без рук! Направились в район деревни Сорокино. Была середина июня, боеприпасы у нас находились на исходе, продовольствия вообще не было. Семь дней мы находились в лесах без еды, ели листья липы и варили березовую кору. Жуешь ее, жуешь, а глотаешь с трудом. Силы у нас были на исходе. Поставили перед собой задачу – захватить обозы с продовольствием и склады с боеприпасами. Оружие-то у нас было только немецкое. Но в первую очередь нужно было продовольствие. И вот мы провели разведку и по дороге в Сорокино заметили обоз из 11 повозок. Сделали засаду. Все было распределено. Как только поравнялись повозки с нами, мы открыли по ним огонь. Несколько немецких солдат было убито, остальные сдались в плен. Добыв продовольствие от немцев, которое было награблено у населения, мы часть его отдали жителям деревни Сорокино, отдали также девять лошадей, двух лошадок оставили себе. После этого нами вновь началась разведка, но уже по добыче оружия. И вот, при подходе к деревне Олешино мы обнаружили склад, но какой – мы пока не знали. Провели разведку и определили, что это склад с боеприпасами, сильно охраняется. Неподалеку от него размещен гарнизон немецких карателей. Действовать пришлось в трудных условиях – шли дожди, была пасмурная погода, мы все были промокшие. На территорию склада мы проникли таким же способом, как и на предыдущий. Но много боеприпасов нам в этот раз было ни к чему, мы обеспечили себя, по мере возможности – кто сколько мог унести. Через некоторое время, когда мы покинули территорию склада, мы услышали лай собак и перед нами внезапно оказались пять немецких солдат. Мы их уничтожили, но в этом бою у нас был ранен один десантник в ноги. Идти он не мог. Мы уложили его на повозку и двинулись дальше, но собаки были все ближе и ближе – слышно было по их лаю. Мы задумались – что же делать, немцы с собаками все равно нас найдут. Мы решили раненого десантника закопать в землю! Вырыли небольшую, вроде лежачего окопа, яму глубиной полметра. Землю уносили гимнастерками подальше, чтобы не бросалось в глаза. В вырытую яму осторожно уложили десантника, сверху набросали сучьев, потом положили дерн, замаскировали этот окопчик, а сами двинулись вперед, но по пути поняли, что лошади для нас в этой ситуации были обузой и мы их оставили. Пробираться сквозь чащу леса и кустарника было очень трудно, но мы все же сумели запутать наши следы, пройдя часть пути по болоту. Лай собак стал слышан очень слабо. (Что стало с тем раненым десантником, которого мы закопали, я узнал при встрече с ним в декабре 1942 года в г. Тейкове на переформировании. Он не успел много рассказать, т. к. торопился, но сказал – «большое вам спасибо. Я выбрался из этой ямы, когда погоня прекратилась, и добрался до ближней деревни». На этом наш разговор и встреча закончились, больше мы не встречались. … Без карты нам действовать было очень трудно. Мы продолжали движение на юго-западном направлении примерно туда, где должен быть наш корпус, и на пути встретились с немецким гарнизоном. Этот гарнизон был усилен собаками. Не успели мы отойти, как на нашу группу из четырех человек (остальной отряд отходил слева) набросились пять немецких овчарок. Двух мы пристрелили сразу. Но фашисты открыли по нам огонь из автоматов. Один из группы был убит, но мы должны были его унести с собой. Оставлять было нельзя. Только затащили убитого десантника в кусты, как на нас набросились три собаки (немцы еще были далеко). Собаки начали нас хватать, у меня были изорваны штаны и куртка, в двух местах на теле были собачьи прокусы, но я сгоряча их не ощущал. Сумел схватить за шерсть шеи одну собаку, прижал ее одной рукой к земле, а другой вынул финский нож и всадил собаке в грудь, она немного порычала и сдохла. Я немедля выхватил пистолет (трофейный парабеллум) и пристрелил другую собаку. Третью собаку пристрелил другой десантник… Все так быстро произошло, что немцы не успели нас догнать. Мы втроем быстро отошли и заняли оборону. Лай собак и выстрелы был услышан нашими товарищами, которые отходили влево. Они быстро развернулись и подбежали к нам на помощь. Был короткий бой с немецкими солдатами, в котором они были уничтожены. И вот только тогда я почувствовал боль от собачьих прокусов. Эти прокусы очень долго не заживали. А лай собак до сих пор стоит в ушах так, что слышать его и сейчас я не могу… После того, как мы отбились от преследования с собаками, мы стали пробираться в том же направлении. …Был уже конец июня… Так мы со своим корпусом и не встретились. Нам нужно было что-либо узнать про корпус, или про партизан, или хотя бы где находится конница генерала Белова… И вот мы выходим на деревню Олешино с северной стороны. В этом районе встретились с партизанами, которые нам примерно показали в каком направлении может находиться наш 4 ВДК. Мы двинулись дальше, в направлении к Варшавскому шоссе, чтобы выйти в район, расположения частей корпуса и крупного партизанского отряда. Когда мы подходили к шоссе, попали под сильный пулеметный огонь. Остановились. Решено было провести разведку. Разведкой установили, что немцы сильно охраняют Варшавское шоссе и особенно тот коридор, где предположительно находился наш корпус. Я немного подумал и говорю своим товарищам – нам нужно только перейти шоссе, а там по-пластунски… Путь вообще-то был бы долгий – все-таки более 100 км! Что же делать? Новая мысль появилась у меня - а если добыть немецкий танк (опыт уже имеем) и на этом танке начать движение. Жора меня поддержал – только, говорит он, - нужно переодеться в немецкую форму, расположимся на броне танка. Все поддержали наше предложение. Требовалось уточнить – где можно сделать ловушку для танка и где лучше двигаться на нем по боевым порядкам немецких войск, чтобы быть наименее замеченными. Все было досконально продумано. Одного нужно обязательно одеть в офицерскую форму. Т.е. нужно было взять в плен немецкого офицера. Но где и как? И вот мы узнали от деревенских жителей, что в одной из деревень немцы планируют сделать себе праздничное застолье по случаю освобождения местности от советских парашютистов. Им было известно, что воздушно-десантный корпус Казанкина выходит из немецкого тыла. Это нам и надо было. Мы узнали – где и когда будет «вечеринка». Там и решили взять немецкого офицера. Шесть человек, в том числе и я, переоделись в немецкую форму (она у нас была на всякий случай в вещевых мешках) и готовы были войти в сельский клуб, где должен проходить фашистское застолье. Но командир наш предложил нам скрыться за изгородью огорода с садовыми деревьями и кустарниками одной из изб, которая была рядом с клубом. Решили, ждать, когда кто-либо из немецких офицеров дойдет до «кондиции», выйдет из клуба, и тогда по-тихому мы его возьмем. У клуба собрались немецкие офицеры и солдаты, некоторые разговаривали между собой, некоторые что-то пели. И вот все зашли в клуб. Нам слышна была музыка, песни. Среди «гуляющих» были русские женщины, начались танцы. Около 2 часов ночи один офицер, вышел из клуба, сильно шатаясь, пошел по дороге, видимо, к себе домой. Ночь была светлая, все видно, мы направились за ним. Выждав некоторое время и убедившись, что поблизости никого нет, мы, засунув немцу в рот кляп, подхватили его и понесли в свое расположение. Дали немцу проспаться, и уже днем, когда он проснулся, объяснили ему, что он находится в плену русских парашютистов. Он, конечно, побледнел, затем схватился за кобуру, но пистолет был без патронов, мы предусмотрительно достали из пистолета обойму. Деваться немцу было некуда, наш командир что-то сказал ему на немецком языке, была небольшая пауза, потом офицер стал что-то рассказывать. От него мы узнали многое важное для нас, но жизнь сохранить ему мы не могли, мы были в немецком тылу, далеко от своих частей. …Теперь нам нужно было достать немецкий танк. Летом это было сделать проще, чем зимой… И вот мы в немецкой форме с немецким оружием и на немецком танке двинулись на средней скорости через Варшавское шоссе и дальше. Старались держаться подальше от немецких частей. Удалось пройти примерно 50 км. И вот вышли мы только на открытую местность (это было уже недалеко от расположения нашей 10 армии), по нам открыли артиллерийский огонь, Я добавил скорость, думал, что сумею проскочить этот коридор, но двигатель вдруг «зачихал» и заглох. Мои товарищи быстро спрыгнули с брони и забрались под танк. Я взглянул на приборы – увидел - горючее кончилось, стрелка стояла на нуле. Что же делать? Бинокля у нас не было. Трудно было определить - где мы находимся. Просидели мы, защищенные броней танка, до ночи, никто не пытался к нам приблизиться. Ночью мы ползком подобрались к опушке леса, но никого не обнаружили. Двинулись дальше в направлении наших войск. Подходя к переднему краю, мы сняли немецкую форму, одели свою, грязную десантную форму и двинулись к своим. К этому времени из 22 человек осталось нас уже только четверо. И вот, когда мы стали подползать ближе к переднему краю наших войск, рядом со мной разорвался снаряд, я получил контузию, упал и некоторое время был без сознания. Пропала речь. Кто меня вытащил – я не знал, также не знал, что произошло дальше с нашим командиром – ст. лейтенантом Жорой (фамилию его я так и не вспомнил). Меня доставили в медсанбат 10 армии. Было это примерно 5 – 8 июля 1942г. …И вот прошло 40 лет. 10 – 13 июня 1982 г. в Москве была встреча десантников 4 воздушно-десантного корпуса. Меня на Красной площади окликнул один из бывших десантников и говорит – а я Вас узнал! Я выносил Вас после контузии на переднем крае. А я что-то не мог его вспомнить. Мы обнялись, расцеловались, были очень рады этой встрече. Нас повели тогда к могиле Неизвестного солдата. И мы здесь потеряли друг друга, а я не успел узнать его фамилию, очень мне было жаль… На излечении я находился до августа 1942 г., после чего мне был предоставлен отпуск домой, но я от отпуска отказался. Отца в живых к тому времени не было, а расставаться с матерью, с родными – будет тяжело, будут одни слезы, да и мне будет тяжело расставаться. Навидался я на войне многого, и думал, вряд ли вернусь живым – война была очень жестокая. Ну и коль в первый раз не довелось встретиться с родными, когда ехал через Пермь на фронт из Хабаровска, то лучше и сейчас не встречаться. Я просил направить меня в 38 стрелковую дивизию, которая была сформирована на базе 4 воздушно-десантного корпуса, но мне ответили, что она уже отправлена под Сталинград. Тогда я заявил, что желаю, чтобы меня направили туда же. Штаб ВДВ направил меня в 39 стрелковую дивизию, которая формировалась в это время из десантников под Москвой и которую планировалось тоже отправить под Сталинград. В августе 42-ого в составе 39 стрелковой дивизии, которая была организована на базе 5 воздушно-десантного корпуса (полк не помню) 4-ого батальона 3-ей роты я был направлен под Сталинград. Нас погрузили в товарные эшелоны и мы поехали. По дороге много разговоров было. Те, кто был в боях, рассказывали, как воевали в тылу врага. В пути мы обучали молодых солдат, как наиболее эффективно пользоваться гранатами, стрелковым оружием. …И вот подъезжаем к сталинградской земле. Эшелон медленно подходит в ночное время к незнакомой нам станции. Мы быстро выскакиваем из вагонов и, соблюдая светомаскировку, уходим в укрытие, в кусты. Затем, маршем, в пешем строю направились к назначенному нам пункту, минуя населенные пункты, название которых я не помню. В районе Сталинграда было видно зарево пожаров. Сталинград предстал перед нами, как что-то невероятное. Мы поклялись до конца жизни, пока в жилах течет кровь, бить врага и к Волге его не допустить.

Тетрадь 5. Под Сталинградом.
В начале сентября наша дивизия достигла боевого рубежа в районе Сталинграда. Я сначала был старшиной третьей роты, потом меня назначили командиром пулеметного взвода. На вооружении были станковые пулеметы «максим». Я с ними был уже знаком и умел из них стрелять. В середине сентября 1942г., стремясь во чтобы-то ни стало овладеть Сталинградом, гитлеровцы развернули для штурма города мощную группировку, в которую входили 13 дивизий (170 тыс. человек), более 500 танков и три тысячи орудий и минометов. С воздуха эту группировку поддерживал 4-й воздушный флот – свыше тысячи самолетов. В то время город обороняли 62-я и 64-я армии, наша 39-я дивизия была приписана к 62-й армии, которая обороняла центральную часть города. Когда мы вышли на рубеж, нашей дивизии была поставлена задача по обороне города с тем, чтобы не допустить противника к Волге и уничтожать его в черте города. Нам пришлось в первую очередь ознакомиться как можно быстрее с окружающей нас местностью, т.к. она выглядела совсем иной, совсем не такой, как под Вязьмой. Во-первых, каменистая, малолесистая, прожженная земля, лишенная растительности, рельеф изрезан балками и оврагами. Все это было для нас новым и непривычным, к тому же город был в огне, т.к. дома в основном были деревянные, правда, около этих домов, особенно на окраине были сады, которые тоже горели. Вести бои в таком большом городе нам не приходилось, что затрудняло наши действия. Сначала мы вели только оборонительные бои со стороны Волги. На ее склонах и в районе балки. Оборонительные бои были очень жестокими. На нас по нескольку раз в сутки надвигалось несметное количество немецких солдат. Мы отражали пулеметным огнем атаки одну за другой. У нас не хватало патронов, подносить их в таких условиях было очень трудно. Не хватало воды для охлаждения пулеметов, приходилось направлять солдат к Волге за водой под огнем фашистов. В одном из боев с немецкими танками, которых было около десяти, нам пришлось применить бутылки с горючей смесью, но их не хватало… И вот только связками противотанковых гранат выводили немецкие танки из строя. Вспоминается такой эпизод: Мы все находились в окопах. И вот на нас из переулков улиц выходят танки один за другими, мы уничтожаем их огнем из противотанковых ружей и противотанковых пушек. И вдруг мой пулеметчик (фамилию не помню) решил гранатой остановить в метрах двадцати идущий на него танк. В этот момент немецкая пуля угодила в гранату, граната взорвалась у него в руке, ему оторвало руку и ударной волной разворотило грудь, смотреть на него было страшно, но он не упал, а держась рукой за верхний край окопа, кричал: братцы, привяжите к ноге гранату, я поползу к танку! Мы выполнили его просьбу, танк в это время был уже совсем близко, и только мы приподняли нашего парня, он начал одной рукой продвигаться к танку, танк наехал на бойца, но и сам подорвался, остановился перед нашими окопами. Тут уже легче было уничтожить расчет этого танка. Правда, сначала немцы сопротивлялись – стреляли из танковых пулеметов по нашим окопам. Но мы выставили на бруствер наши металлические каски, а сами отошли от этого места. Один из наших десантников, Володя Романов, решил подползти к танку. Он взобрался на него и начал стучать по брони люка, через несколько минут из танка выбрались три фашиста с поднятыми руками. Они были пленены и направлены в штаб полка. … Бои шли ожесточенные, с нарастающей силой, немцы бросали все новые части. У нас положение становилось тяжелым, не хватало патронов, да и патроны попадались разными по размеру и в пулеметных лентах они перекашивались, происходили частые остановки при стрельбе, из-за чего немало времени уходило на устранение заклинивания лент. Хочется рассказать об одном из боев, который запомнился особенно. Где-то в 20-х числах октября 1942 г. нашей дивизии было поручено отстаивать завод «Красный Октябрь». При продвижении дивизии наш батальон был отрезан от основных сил дивизии и оказался в окружении немецких войск, которые стремились овладеть заводом «Красный Октябрь» и тракторным заводом. Но мы не дрогнули, когда увидели фашистов близко от себя. Один из командиров крикнул - Мы окружены! … Принятыми мерами выйти из кольца окружения мы не смогли, можно было потерять весь батальон. Попытались соединиться с 33 гвардейской дивизией, которая тоже состояла из десантников и отстаивала Тракторный завод, но только некоторым отделениям удалось пройти в расположение этой дивизии. Но мы, оставшийся окруженный батальон, не забыли своей специальной выучки, которую закрепили в боях в рейдах по тылам немецких войск. Ночью (не помню, какого числа) наш батальон занял главную дорогу – основную коммуникацию противника. Здесь мы напали на автоколонну немцев. За один бой наш взвод уничтожил семь автомашин с пехотой, а батальон в целом – 30 автомашин. Наш взвод захватил одну штабную машину и одну радиостанцию. Захватили около 10 орудий и ими же подбили четыре вражеских танка. Один из них подбил лично я, т. к. солдаты моего взвода опыта стрелять из немецкой пушки еще не имели. И вот я прямой наводкой выстрелил по немецкому танку и тут же показал своим сослуживцам - как нужно производить наводку, вставлять снаряд, запирать затвор… В общем, наделали переполох в стане противника, после чего немцы боялись сунуться в нашу сторону. В эту же ночь мы захватили у немцев сигнальное полотнище и прихватили «языка» - немецкого офицера. Утром это полотнище использовали – выложили опознавательный знак на землю и ввели в заблуждение фашистских летчиков. По приказу командования на следующую ночь мы должны были разведать расположение противника, выйти сквозь его боевые порядки к Дону и переправиться на противоположный берег, используя при этом переправочные средства противника, прихватив с собой попутно взятого «языка». Вечером, около восьми часов, ко мне пришел связной от штаба батальона и сказал мне – товарищ старшина, Вас вызывает в штаб командир батальона. Я быстро собрался и со связным направился в штаб батальона, который был расположен в балке, недалеко от дороги. Прибыв в штаб батальона, я доложил комбату о своем прибытии. Он предложил мне сесть, около него был и командир моей роты. «Вот что, старшина», сказал комбат, «я слышал, что ты, будучи в рейдах по немецким тылам, брал немецкие танки и управлял ими, так ли это?». Я ответил - так точно, товарищ капитан! Тогда, - он говорит, - ты должен в эту ночь, не дожидаясь утра, с группой товарищей, возьмешь - сколько тебе потребуется, организовать разведку в ближайших немецких частях, выявить, где в наименьшем составе находится группа немецких танков, окружить их, очень тихо уничтожить экипажи этих танков, один из танков захватить и как можно быстрее и тише прибыть на нем 34 в батальон. Повторил приказ, подчеркнув – «как можно тише». Я повторил приказ и вышел из штаба. По пути в свой взвод я размышлял и думал про себя «мать честная, как я в этих условиях буду брать танк - лесов нет, земля – один камень, попробуй вырыть ров! Местность вся изрезана оврагами и балками и что же делать, как выполнить приказ командира?». Остановился на одной идее. Нужно было найти такую группу танков, которая была бы отдельно от основной массы танков, лучше бы она находилась бы где-то в укрытии в кустах, а места такие все же были. Прибыв во взвод, я собрал два отделения, выпросил у ротного несколько пэтээровцев (прим.- бойцов с противотанковыми ружьями), на всякий случай. Все вооружились ножами и были готовы к разведке. Время было еще вечернее, немцы не спали, а нам нужно было уже выдвигаться, т. к. медлить было нельзя… Вечер был пасмурным, теплым, без дождя, кругом – темень, хоть глаз выколи. Пробирались в расположение немецких войск очень тихо, чтобы не наскочить на немецких солдат и их боевые расчеты. Шли недалеко от дороги, чтобы не сбиться с пути, так как местность была для нас совсем незнакомая. Лишнего с собой не брали, чтобы ничто не стесняло и не бряколо. Одеты были в одни гимнастерки, так было легче и быстрей двигаться в разведке. И вот, пройдя километра три, мы обнаружили небольшой кустарник с левой стороны дороги и овраг, тянувшийся вдоль дороги. Я дал команду остановиться. Здесь, подумал я, нужно быть внимательнее, может быть где-то здесь укрыты немецкие танки… И точно, угадал! Пять экипажей немецких танков стояли друг возле друга и передней частью брони они были обращены к дороге, что нам было на руку. Мы очень тихо расположились недалеко от этих танков, боялись даже кашлянуть, переговаривались только шепотом. Было так темно, что друг друга мы видели на расстоянии только 2-3 метров. У немцев был слышен разговор, небольшой смех. Некоторые играли на своих губных гармошках. Виделся небольшой участок земли, который освещался светильником от аккумуляторов танка. На какой-то материи были разбросаны вещи и бутылки с вином. Мы остановились на этом объекте, т.к. лучшего и не надо было искать. Нужно было выждать время, когда они все успокоятся и заснут. За каждым их движением установили наблюдение… Время подходило к 12 часам ночи, мы начали в гимнастерках продрагивать, все же осень была. «Ждать еще остается часа два, пока они все утихомирятся и заснут» - подумал я про себя. Так это и получилось. Немцы начали расходиться по своим танкам, выставляя по два человека для их охраны. Некоторые забрались в танки, а большинство расположились на ветках возле танков и на брони, светильник был погашен. Наступила тишина, только часовые кружили друг другу навстречу, вокруг танков. Пора начинать – решил я. Каждому было указано его действие при нападении на эту группу немецких танкистов. В один миг мы бросились к танкам, в первую очередь сняли часовых, потом началось «снятие» членов экипажей танков. Все произошло очень быстро и через считанные минуты около 20 немецких трупов лежало возле танков. Я быстро вскочил на один из танков, проник в машинное отделение водителя танка (по пути пришлось вытащить один труп немца, которого ребята не вытащили из танка, не успели). В то время, пока я заводил танк, мои товарищи прихватили несколько немецких шинелей и касок и бросили их на броню танков. На танк забралось столько моих солдат, сколько смогло, остальные вернулись в батальон в пешем порядке. Я нажал на кнопку стартера, расположенную слева от меня, двигатель завелся, затем дал газу, включил скорость и стал выезжать из оврага на дорогу. Впереди было очень темно, я включил фары ближнего света, вырулил на дорогу и медленно направился в сторону своего батальона. По пути движения никто на нас внимание не обратил, да и мы никого из немцев не увидели. Видимо они спали – время было около трех часов ночи. Приблизившись к месту расположения батальона, я выключил свет, чтобы не демаскировать танк и около штаба батальона остановился. Командир батальона, услышав гул мотора танка, вышел к нам навстречу. Я остановил танк около комбата, вышел из танка и тихо доложил ему – «приказание выполнено, танк доставлен». Он меня обнял и тихо сказал – молодец, старшина! Товарищи мои спрыгнули с брони танка и выстроились около нас. В это время подошла остальная часть нашей группы и остановилась около нас. Командир батальона тихо, не спеша, сказал мне – слушай мой приказ: Ты должен доставить живым до берега реки Дон (в это время выводят немецкого офицера) вот этого «языка», он нам очень нужен. Я повторил приказ, а комбат повторил – он нужен только живым, отвечаешь головой! Вот когда я понял – для чего комбату нужен был танк. Я быстро вскочил на танк, выбросил из него ящики со снарядами и на место стрелка усадил этого высокого немецкого офицера. Руки у него были связаны сзади. На броню танка я посадил двух наших солдат спереди и двух сзади башни танка. Солдаты были одеты в немецкие шинели, которые мы захватили, на головах были немецкие каски. Комбат, когда это увидел, сказал - молодец, правильно догадался! Я дал задание этим солдатам подавать соответствующие знаки, когда будем проходить через расположения немцев к Дону. Медлить было нельзя. Надо было быстро двигаться вперед, пока еще ночное время и немцы не обнаружили те танки, у которых лежат трупы их танкистов. Мы двинулись сначала вдоль дороги в направлении к Дону. Батальон двигался за танком. Потом двигался рядом с дорогой. По пути движения попадались мелкие расчеты противника, я давил их танком, с тем, чтобы они не могли оказать сопротивление батальону. Танк шел не спеша, чтобы не оставить батальон, до Дона оставалось километров 12-15. Связанный немецкий офицер сидел немного выше меня, за ним сидел солдат. Я крикнул солдату, чтобы он развязал немцу руки, а то он устал держать их сзади. Солдат развязал руки пленному офицеру. И он левой рукой похлопал меня по правому плечу и сказал – мо-ло-дец! Я взглянул на его лицо, ободряюще улыбнулся ему, и он изобразил улыбку. Вроде мы друг друга поняли. Продолжаем двигаться дальше. Вдруг в нашей радиостанции, которая стояла за моим сиденьем, послышался какой-то звук и сигнал. Видимо немцы решили связаться с нашим танком. Я сначала хотел было передать наушники немецкому офицеру, но быстро передумал – «нет, он может нас выдать» и оборвал наушники. И вот подъезжаем к берегу, я не доехал метров триста до берега и увидел с левой стороны кусты, решил завернуть в эти кусты танк и оставить его там. Солдаты спрыгнули с брони, сняли немецкие шинели, бросили их на танк и начали выводить из танка немецкого офицера. Как только он вышел из танка, я оглядел всю местность и приказал солдатам вести его к берегу Дона. Тут начал подходить батальон, немецкий офицер махнул мне рукой в знак прощания. Я начал готовить танк к уничтожению (так было мне приказано). Налил в ведро горючее и облил весь танк, потом поджег, танк загорелся, я быстро отбежал метров на пятьдесят, посмотрел как он горит и стал догонять своих товарищей, которые уже подходили к берегу. Думал про себя – сейчас доложу комбату о выполнении приказа, но метров через сто рядом со мной разорвался снаряд, и я больше ничего уже не помнил – ни как меня переправляли через Дон, ни как я оказался в нашем тылу в госпитале. Пять дней я был без сознания. Как сказали потом медики, я был на грани жизни и смерти. Контузия оказалась очень тяжелой, я потерял речь, слух, зрение. Только через пять дней я вошел в сознание и понял, что нахожусь в госпитале. После этого начало восстанавливаться зрение, после лечения восстановился слух, затем восстановилась и речь. (За выполнение этого задания я был представлен к награждению орденом «Красная Звезда»). Больше месяца я провалялся в госпитале, который находился где-то в Пензенской области, точно не помню. После излечения я получил назначение в ВДВ и попал в первых числах декабря 1942 года в г. Тейково Ивановской области. Прибыл в штаб 214 бригады ВДБ, которая находилась в лесу за Тейково, там я получил деньги за боевой прыжок в тыл врага, которые я не успел получить после выхода из немецкого тыла под Вязьмой. Мне предложили отпуск домой, но я от него отказался. Через несколько дней меня вызвали в штаб бригады. Передо мной сидели два генерал-майора. Одного я узнал. Это был А.Ф. Казанкин. Он меня тоже узнал. Мы встречались два-три раза в немецком тылу. Он меня крепко обнял и сказал – вот будет достойный офицер, мне было присвоено звание младшего лейтенанта. На петлицы гимнастерки я прикрепил знаки отличия – один кубик. Я был назначен командиром пулеметного взвода учебного батальона 214 воздушно-десантной бригады 4-ого воздушно-десантного корпуса. /В это же время (т.е. в декабре 1942 года) я, в числе еще 60 человек, у меня была поездка в Москву за получением первой награды – медали «За боевые заслуги» за действия в тылу врага. Награду вручал сам М. И. Калинин – (прим.- председатель Президиума Верховного Совета СССР)/. …Получив назначение, я принял участие в занятиях по военной подготовке, в том числе в прыжках с парашютом с аэростата. В одном из таких прыжков, в декабрьские дни 1942 г., у нашего аэростата оборвался трос, который крепился к лебедке, установленной на автомашине. И мы, четыре человека в гондоле аэростата, быстро пошли вверх, успел выпрыгнуть только один парашютист. Второй прижался к стенке гондолы, но нам с аэронавтом размышлять было некогда и мы, взяв за ноги и за руки, выбросили его через борт гондолы и стали смотреть, как он раскроет парашют. Парашют раскрылся, а мы в это время поднялись на высоту уже пять тысяч метров, у нас из носов пошла кровь, думать было некогда, я прыгнул из гондолы, сделав затяжку на три тысячи метров. Аэронавт, пока открывал люк, чтобы выпустить газ из аэростата, поднялся еще выше и во время прыжка сделал маленькую затяжку, парашют у него открылся на большой высоте. В результате его отнесло очень далеко. Я приземлился недалеко от г. Иваново. (Аэронавт приземлился на 10 км дальше.) Я собрал купол парашюта, уложил его в чехол и направился на вокзал Иваново, там и ожидал аэронавта. Когда он через примерно два часа зашел в вокзал, я его окликнул, он подошел ко мне, весь в крови и говорит, что ему пришлось добираться и на лошади, и на машине. Ну вот, он здесь. Мы отправились в Тейково в свою часть на поезде, там нас уже ждали. В Тейково мы проводили боевую подготовку, обучали солдат стрелять из пулемета и противотанкового ружья, а также из личного оружия. Практически ежедневно проводили ночные тактические учения. Наконец, были уложены боевые парашюты, и мы готовы были к очередной заброске в тыл врага. … Но, в конце декабря 1942 г., или уже в январе1943г., точно не помню, наш корпус был переименован в 1-ую гвардейскую воздушно-десантную дивизию. Выдали нам другое обмундирование – шинели, валенки, другое снаряжение, как в стрелковых частях. Впервые за все время получили мы лошадей. Я был назначен командиром пулеметной роты учебного батальона. И вот, в конце февраля 1943г. нас по тревоге вывезли на станцию Тейково. Там были поданы эшелоны для погрузки техники. Личный состав дивизии погрузился в пассажирские вагоны. Через несколько часов мы были уже в г. Калинине, несколько дней назад освобожденный от гитлеровцев. Однако фашисты еще бомбили город и его окрестности. Мы разгрузились и маршем двинулись в г. Осташков. И так, снова на фронт, но уже в виде стрелковых частей. Это уже было для нас легче - чувствовать, что сзади нас наши войска…
Тетрадь 6. Под Старой Руссой (Северо-Западный фронт, 68 армия, 1-ая гвардейская ВДД) …
И вот в г. Осташков нас построили побатальонно. У меня в роте было три пулеметных взвода. В каждом отделении взводов было по одной лошади, всего в роте было девять лошадей. Кроме этого мы получили девять волокуш, на которые погрузили по десять коробок с пулеметными лентами. Были у нас и лыжи. Один взвод при роте был с противотанковыми ружьями. .Дана команда, и мы двинулись маршем вперед, путь был далекий. Нужно было пройти около трехсот километров, чтобы достичь целевого пункта – района под Старой Руссой. Шли мы по проселочным дорогам, в тяжелых условиях. Начиналась оттепель, днем появлялись лужи, а мы были в валенках. Конечно, валенки промокали, ноги были мокрые, к вечеру холодало, и наши портянки на ногах пристывали к валенкам так, что ноги из них не вытащить, пока не отогреешь на костре. Населенные пункты по пути попадались очень редко, все они были уничтожены гитлеровцами. Стояли одни лишь печные трубы, по которым можно было определить – здесь была деревня или большое село…Паек нам выдали лишь одни сухари, по 200 грамм на день, на лошадей давали овес, но его было очень мало, хватало на два-три дня. Сена не было, приходилось собирать по дороге. На дороге стала появляться земля, и наши волокуши быстро вышли из строя. Мы стали приспосабливать к волокушам лыжи, но их хватало лишь на одни сутки. Шли целыми днями без отдыха, делая только небольшие привалы. К ночи останавливались в лесу или в такой деревне, где еще осталось хотя бы пять рядов какого-нибудь строения или конюшни, с тем расчетом, чтобы могли отдохнуть наши лошади, так как для них отдых должен быть обязательным, не отдохнувшие лошади падали по дороге от усталости и голода. В одном районе на нас обрушился ураган с мокрым снегом, мы еще такого не видели. Ураган бушевал весь день и ночь и только под утро стих, просветлело, и тут ударил мороз. Мы все вымокли, стали похожи на ледяные статуи. Не было сил повернуть ни рукой, ни ногой, все сковало… Вспоминается и такой случай – подходим к перевалу какой-то крутой горы, ну, думаем – все! Лошадей придется оставлять, так как в гору с уклоном под шестьдесят-семьдесят градусов им не подняться. «Старики» кричат – куда вы с лошадьми лезете, тут сами-то еле поднимаемся! Но мы все-таки пытаемся лошадей 40 протащить. Они прыгают как зайцы, а мы помогаем волокуши передвигать, чтобы им задними ногами можно было зацепиться за склон горы. После преодоления этой горы «старики» наши говорили – ну, если бы рассказать в старое время нашим старикам – они бы не поверили, что лошадь так может делать… Лошадей мы очень жалели, бывало отдавали последний сухарь… Был такой случай. Едет на повозке из другой роты солдат. У него лошадь от голода упала на землю, он ее поднял, уложил на повозку. Сам – в упряжку и потащил повозку. Откуда не возьмись – едет на автомашине командир дивизии генерал Казанкин, увидел, остановился, снял со своего кителя орден и наградил солдата. … И вот идем мы восьмые сутки, а это уже март-месяц. Мы находились на ночном отдыхе в лесу, около неизвестной деревни. Все в ней было сожжено, валялись от повозки колеса, кругом лужи, уже таяло прилично, временами даже ночью не застывало. На утро, только была подана команда «становись!», вдруг налетело звено фашистских истребителей, обстреляли нас из пулеметов и начали делать второй заход. Была, конечно, дана команда «воздух! Ложись!». Ложиться надо было, где застала команда. Но мне ложиться было несподручно. Пока фашистские самолеты заходили на вторую атаку на нас, я увидел колесо от телеги, быстро приспособил его на пень, установил на колесо станковый пулемет «максим» вместе со станком, и только начали подходить на нас самолеты я дал длинную очередь бронебойными зажигательными патронами и попал в один из самолетов. Самолет пошел вниз и взорвался, другие два ушли и больше к нам не подходили… Подалась команда «становись!», все пошли строиться, слышал между солдатами – «а здорово наш ротный всадил фашистам, придумал же пристроить колесо с пулеметом на пень!»…Шел десятый день марта, мы подошли к деревне Залучье. На всем пути до этой деревни наш батальон был придан к штабу дивизии. Нам приходилось на больших стоянках делать для штаба укрытия из леса, который был по дороге. В основном это был сосняк. Где была непроходимая грязь, из сосны мы делали дороги для автомашин, которые ехали позади нас. Зачастую на дорогах возникали «пробки», что было крайне опасно, так как фашистская авиация быстро налетала и бомбила такие места скопления машин… Перед деревней Залучье противник крепко закрепился – деревня стояла на горе. На склонах горы были устроены сильно укрепленные дзоты и землянки. И вот, увидев наши части, подходящие к деревне нас начали обстреливать из орудий. Перед деревней протекала речушка, мост через которую был взорван. Мне было приказано со своей ротой сделать мост через эту речушку. Мы подошли ближе к речке, все работы нужно было сделать за одну ночь, а необходимые материалы можно было взять только у противника с уничтоженных блиндажей. И вот вечером мы подобрались к району речки. Я попросил своего ординарца принести котелок воды. Он ушел к речке, принес мне воды, я начал пить и чувствую, что вода сильно воняет. Спрашиваю – где ты воду брал? … Как где? – в реке! - отвечает. И вот, когда ночью мы стали переходить речку, я увидел множество немецких трупов, вся речка была забита ими. Местами даже приходилось перебегать по этим трупам. Речка была около в ширину 15 – 20 метров, мы перебрались через нее подошли к окраине деревни, немцы открыли по нам сильный огонь. Но мы должны были разобрать разбитые немецкие блиндажи, что мы и сделали, затем подтащили бревна от блиндажей к речке. Стали собирать мост на старых сваях. А возле свай речка была забита фашистскими трупами, так, прямо стоя на них, солдаты и строили мост… К утру мост был готов для прохода наших частей, танков, артиллерии, которые с ходу и пошли на немецкие укрепления. Враг не выдержал натиска наших частей и стал отходить к реке Ловать. Это была уже большая река, и наше наступление на время было приостановлено. … За мост я был награжден второй медалью «За боевые заслуги»… На следующий день, когда пришла наша техника, (было это в середине марта 1943г.) ко мне подошел политрук и сказал «пиши заявление, будем принимать тебя в партию!» (я был кандидат в члены партии) и дал мне кусок бумаги. А чем писать? У меня ничего не было. И я, много не раздумывая, ножом сделал надрез на своей руке и патроном, обмакнув его в кровь с надреза, вычертил на бумаге «ПРОШУ ПРИНЯТЬ МЕНЯ В ЧЛЕНЫ ВКП(б). В. Солнцев»… Передал свое заявление политруку, он посмотрел на меня испуганно - «вот это да!» - только и сказал он и быстро пошел от меня. Я перевязал руку бинтом, затем меня сфотографировали для партбилета на фоне фашистских трупов. Через некоторое время мы направились в деревню Залучье. Множество немецких трупов было в деревне. Но были и трупы детей, женщин, стариков, сожженных немецкими палачами. По дороге к реке Ловать нас обстреливала вражеская артиллерия, прятаться в укрытия мы не успевали, но убитых и раненых среди солдат моей роты не было. Вышли мы на равнину перед р. Ловатью. Снег с земли уже почти полностью сошел, и в белых маскировочных халатах находиться было уже нельзя. Я дал команду снять маскхалаты. А впереди нас бойцы еще переползали в белых маскировочных халатах и, конечно, были мишенью для фашистов. Приблизившись со своей ротой к этому подразделению, я крикнул им – сбросьте маскхалаты!- что они быстро сделали. На этой открытой местности немецкие «кукушки» (так мы называли иногда снайперов, большинство которых были финны) били из снайперских винтовок, причем с глушителями, больше старались стрелять по нашим офицерам. Мне было ясно, что ни в коем случае нельзя находиться отдельно от солдат, приказы отдавать только голосом, не размахивая руками. Так можно спасти себе жизнь от прицельного выстрела снайпера. И вот мы на берегу Ловати, берег был крутой, противник вел беспрерывный огонь по нашему берегу, думать было некогда. Команда – «пошел к реке, в воду!» и кубарем по склону берега мы скатывались в реку. По обоим берегам льда на реке не было, а посередине реки стоял лед. Река была широкая, где-то доходила до 500 метров в ширину, а до кромки льда метров 30. И вот мы вплавь переплывали эту полынью, а когда начали выбираться на лед, поняли, как это трудно сделать. Среди нас были и такие, которые не умели плавать, особенно узбеки, они начали тонуть. Те, кто умел плавать стали их спасать. Приспособились так вытаскивать на лед: один выбирается из воды, ложится на лед и пристывает ко льду, а другой хватается ему за ноги, и тот, который лежит на льду, вытаскивает его. Таким способом удавалось вытащить тех, кто не мог выбраться на лед самостоятельно. И вот мы все на льду и начали по пластунски пробираться по нему к другому берегу. А по нам бьют артиллерия и минометы фашистов. В общем, не всем удалось преодолеть этот участок, немало бойцов погибло на нем. Вот и вторая полынья уже перед вражеским берегом. На берегу видны немецкие блиндажи, мы прыгаем в воду и плывем к берегу противника. Чем ближе к берегу, тем сильнее огонь из пулеметов и автоматов. Но нужно как-то выходить из воды! А в воде было так тепло(!), что не хотелось и выходить: обмундирование в воде оттаивало и не сковывало, как на воздухе. Вот такие были дела! Но вот уже и берег! Когда мы вышли на берег – увидели, что немцы отошли и оставили нам в блиндажах и землянках все, что только можно! Это нас сразу насторожило. Я подал команду – ничего не брать! Все заминировано! Так оно и было. Но до моей команды несколько солдат успели позариться на продукты, оставленные немцами, и подорвались! …Привели мы немного себя в порядок в этих землянках, вылили воду из сапог и двинулись дальше - гнать врага! Немцы поспешно отходили, оставляя некоторые заслоны и особенно снайперов, которые сидели замаскированные на деревьях вдоль дороги и снимали наших офицеров, угадывая их с большой точностью и стреляя прямо в голову. Вечером мы сделали небольшой привал, отошли в лес и хотели разжечь костер, чтобы подсушиться и перекурить. Спичек у нас, конечно, не было, но уже привыкли использовать трассирующую пулю для добычи огня. Делалось это так. Вынимаем пулю из патрона, затем высыпаем порох, на пулю наставляем кусок шомпола и ударяем по шомполу. Фосфор в пуле зажигается, приставляем к ней кусок ваты или какого-либо горючего материала, он начинает тлеть, раздуваем его и огонь разгорается. Но в это раз ничего сухого у нас не было, разжечь огонь мы не могли. Тут я вспомнил про кармашек у брюк, где находился мой медальон, вытащил его. А в нем у меня на всякий случай находилось несколько спичек и шкурка от спичечного коробка. Костер был разожжен. Но через некоторое время недалеко от нас стали рваться снаряды, видимо, костер наш был обнаружен, и немцы открыли огонь. Мы быстро отошли от костра подальше, где-то в километре от него остановились и все же сделали ночной привал, но не спали, а сидя друг друга раскачивали, чтобы не заснуть, т.к. ночи апрельские были еще холодными с заморозками, если заснуть, можно и замерзнуть. Несколько таких случаев у нас было… Утром мы двинулись дальше по дороге. По ту и другую сторону был лес. Идти нужно было с большой осторожностью. Пока мы шли, обмундирование на нас высохло, и что надо отметить – ни один боец не заболел. Шли мы пять суток, немецкие части отходили от нас все дальше, пока не достиг своего оборонительного рубежа. И вот мы вышли на рубеж противника. Он нас встретил артиллерийским огнем. На рубеж мы выходили в составе роты. Местность была из кустарников, болотистая. И вдруг, мы даже не успели рассыпаться в стороны, как в середину строя прилетел фашистский снаряд …и прямо в голову одного солдата. Солдат упал и скончался, а снаряд не разорвался! А то бы нас всех прихлопнуло! Мы похоронили солдата тут же на месте, написали его родным домой, что он погиб геройски, указали место. После этого я с командиром батальона пошел на рекогносцировку местности. По прибытию в роту я поставил задачу взводам – где и кому занять места. Три взвода должны были занять оборону в боевых охранениях, а взвод ПТР остается на переднем крае обороны. Когда мы вышли на передний край обороны, обратили внимание, что местность перед нами была совершенно открытая, болотистая, никакой растительности не было. От переднего края противника до нашего переднего края было примерно 800 метров. Я с тремя взводами начал продвигаться вперед к противнику, чтобы занять места в боевом охранении. Каждое отделение каждого взвода получило указание по установке пулеметов в сторону немцев. Расстояние каждого боевого охранения от немецкого боевого охранения составляло метров сто-сто пятьдесят, и располагалось оно у самого минного поля противника. Немцы заняли крепкую оборону на возвышенности около деревни, которую из-за возвышенности видно не было. Там же у фашистов был аэродром, с которого взлетали самолеты. Я с одним взводом занял секретное, скрытое от немцев, боевое охранение. Выставили три пулемета «максим», пристреливать их приходилось только ночью. Местность у противника хорошо была видна в ночное время, т.к. растительности никакой не было. Мы смогли засечь все огневые точки и нанести их на карту. Затем мы приступили к оборудованию траншей и ниш, а также места отдыха личного состава. Оно представляло легкое укрытие из веток, устроенное таким образом, чтобы его не было видно сверху. И вот началась наша служба на переднем крае немецкой обороны. Началась она 1 мая, и мы этот праздник отметили в боевом охранении. В обороне мы находились до 1 августа 1943год. …Вы, наверное, можете спросить меня, а где же мы оставили лошадей, с которыми совершили многодневный переход. Оставили мы их за второй линией обороны наших войск на покосах, с ними остался наш солдат. И когда я в июне нашел время выехать на место, где наши лошади были оставлены, я их не узнал – так они поправились. Правда, вместо девяти лошадей, как было в начале нашего похода, осталось восемь. Одна была специально или случайно сбита нашим танком. Задняя часть, как рассказал солдат, оставленный с лошадьми, была тут же заброшена на броню танка, и танк быстро уехал. Передняя часть осталась для нашего повара… Продуктов у нас всегда было в обрез, приходилось нам и в марше откапывать из-под снега погибших лошадей, вырезать куски мяса. Варить приходилось без соли. Мясо было грубое, как резина. Жуешь, жуешь, так целиком и глотаешь…Ну, ладно, отклонился я от основного рассказа. …Вспоминается, как, находясь в обороне, я за май сшил себе из авиазентного чехла две пары сапожек. До того они были легкими, сложенные помещались в карман, главное не промокали и были удобны на ногах. (В одной паре впоследствии я попал в госпиталь). Вы спросите – где я взял материал, клей, гвозди? Было это так. Материал – парашютный чехол, лежал у меня в вещевом мешке. Мешок-то был промокаемый, а авиазентный чехол – непромокаемый! В нем у меня всегда лежали сухие продукты. Подошву я использовал от американских ботинок, которые как-то нам выдали. Клей я сделал из муки (выпросил у повара), гвозди сделал сам из березы, а нитки выдернул из материала авиазентного чехла… …Для обеспечения санитарной чистоты необходима была дезинфекция обмундирования. На второй линии нашей обороны были вырыты бункеры, в них сделаны банные помещения. Для дезинфекции обмундирования были приспособлены бочки из-под горючего, они были врыты в землю, а под ними было сделано подтопочное отделение, куда закладывалось топливо. Бочка нагревалась, в нее на крючках помещалось обмундирование. Так проходила его сан. обработка. Мылись мы, приспосабливая вместо таза свои каски, убирая из них подкладку. …Питание у нас было – сухари, сахар и болотная вода. … Ходить обедать на вторую линию обороны было опасно, носить обеды тоже было опасно – днем местность вся простреливалась снайперами, а в ночное время - ураганным пулеметным огнем, похожим на проливной дождь. В таких условиях - не каждый раз решишься пройти до второй линии обороны. Правда, мы привыкли и чувствовали себя на своей территории, как дома. Но, если к нам заходил новенький, то смотреть на него было забавно, как он пугается и прячется от пулеметных выстрелов, порой беспричинно…Немцы стреляли из пулеметов разрывными патронами, пуля, попадая даже в ветку, разрывалась, от нее разлетались мелкие осколки. Нам эти патроны применять не разрешалось, и мы их все сдали, заменив простыми трассирующими и бронебойными зажигательными. Вообще-то патронов у нас было очень мало, нам не хватало и стреляли мы только в исключительных случаях. Очень берегли патроны, взять их было негде. На «заготовку» в наш тыл ходил помощник командира взвода (фамилию я не помню), звали его Алексеем. Парень был – мастер на все руки! Но в какой-то из выходов в нашу вторую линию обороны, он был убит одним из наших снайперов, которые находились на переднем крае и приняли его за немецкого солдата. Когда мы находились в боевом охранении, приходилось часто, почти через день, ходить в разведку, так как находились мы рядышком с противником. Через наши боевые охранения ходили также в разведку дивизионная и армейская разведки. Немного расскажу, как мы ходили в разведку к немцам. Во-первых, я лично сам сделал проход в минном поле (специальность минера-подрывника была мне знакома). Минные поля впереди были и наши, и немецкие. У нас в основном были противопехотные мины. У немцев – противотанковые, и на них помещалась противопехотные. И вот сделал я проход, для чего мне понадобилось три ночи (ночи были светлые и работать можно было только по 1 – 2 часа, и все! Уже светает!). Когда я подползал к проволочному заграждению, заметил, что оно было сделано в три ряда колючей проволоки, заминированное разными «безделушками». Мне пришлось их разминировать, чтобы в дальнейшем они нам не мешали. Сделав проходы в проволочном заграждении, я поставил условные обозначения. И вот проход был готов для наших разведчиков, а для остальных он так и остался секретом. В те же дни к нам пришел офицер из особого отдела дивизии, проинструктировал, отметив, что ни при каких обстоятельств не оставлять наших солдат в тылу врага, а выносить даже мертвых, на свою линию обороны. Ну, это и так было для нас законом. Мы это хорошо понимали. В ночное время вся линия обороны освещалась светильниками, сбрасываемыми на парашютах. В дневное время на территории противника вывешивались аэростаты для наблюдения. Расскажу о первой разведке в этом районе противника. Мне, как командиру с достаточным боевым опытом, было поручено провести первую разведку с молодыми солдатами. Я провел с ними подробный инструктаж, как вести себя в разведке. Вечер был тревожный, ребята мои немного нервничали, - все-таки им впервые идти в разведку. Я тоже чувствовал себя неспокойно, так как со мной в разведку шли новички, а мало ли что может быть в тылу врага… И вот мы пошли в разведку, в одних гимнастерках, оставив шинели, карабины, которые были у солдат. Взяли гранаты, ножи, прихватили тюфяную наволочку. Стали пробираться по проделанному проходу по-пластунски с небольшими интервалами. Я, конечно, был впереди группы. Время было – двенадцать часов ночи. Ночи тогда уже были светлые, как я уже говорил, действовать приходилось быстро. И вот мы уже на передней линии немецкой обороны в траншеях никого не было. Видимо, немецкие солдаты были в землянках. Мы подползли к землянке. У землянки двое часовых. Почему двое? Должен быть один! Мы насторожились. Брать их нам было нельзя, так как поднимем шум. Мы пошли дальше, наткнулись на блиндаж, в нем был шум и смех, около блиндажа опять двое солдат. И так, сделал я вывод - в эту ночь взять языка нам не удастся. Но мы ознакомились с территорией врага и узнали, что часовые у них по одному не ходят… Позже выяснилось - перед нашей линией обороны находятся эсэсовские части… Мы подходили к своему расположению, уже начинало светать. Вдруг, неподалеку от нас раздались пулеметные выстрелы немецких пулеметов, которые простреливали местность лощины, по которой мы только что проползли. «Ну, самый трудный участок успели пройти» - подумал я. И вот мы в своем боевом охранении. Все расслабились, шли разговоры – кто что видел и т.д. Я доложил командиру батальона – капитану Тарасову, что задание выполнить не смогли, «языка» не взяли. Но местность разведали, ну и поняли – противник перед нами крепкий. В течение трех дней мы в разведку не ходили. И только на четвертый день я решил снова пойти в разведку, но продвинуться дальше в расположение немецких частей и разведать - какие у них силы и средства, а, если будет возможность, то, все-таки, прихватить «языка». Все было тщательно продумано, планировалось пробыть в тылу врага не одну ночь, а две, и, может быть, три. С таким расчетом я и готовил своих солдат… И вот за одну ночь мы прошли боевые порядки передовых немецких частей первой и второй линий обороны, перешли какую-то речку по мостику. Не были нигде замечены. Вышли к командным пунктам противника. Здесь мы остановились, замаскировались и стали вести наблюдение за этими командными пунктами и блиндажами-землянками, в которых располагались немецкие офицеры. Возле землянок находились часовые, но уже по одному. «Вот тут-то можно взять «языка» - мелькнуло у меня в голове… В эту ночь мы наблюдали – как и каким образом проходит смена часовых, в какие часы выходят из землянок офицеры в туалет оправиться. Задача была одна – нужно было снять часовых у трех землянок и переодеться в их форму. Это значило нужно снять трех часовых, и нужно было считаться с тем, что они могли видеть друг друга во время движения. И вот решение принято и определено – кто снимает часовых, кто захватывает немецкого офицера. Днем мы находились в укрытии. На другую ночь было сделано, как задумано. Без шума сняли трех часовых, их трупы затащили в кусты, сняли с них шинели и фуражки, выставили у землянок с их оружием наших бойцов. Я с остальными подошел к одной из землянок и мы стали ожидать выхода немецкого офицера. Но, как назло, из «нашей» землянки никто не выходил, а вышел из другой, крайней землянки, отошел в кусты оправиться, и обратно зашел в землянку, не обратив внимания на часового. А часовой повернулся в это время нему спиной. И только успел зайти в землянку тот офицер, как вдруг из «нашей» землянки выходит офицер в наброшенном на плечи кителе и тоже направился в кусты. Мы набросились на него, быстро вставили в рот портянку, надели на него тюфячную наволочку, и, взяв его на плечи, стали быстро отходить. За нами двинулись наши бойцы, переодетые в немецкую форму. По пути они сбросили немецкие шинели и фуражки, автоматы оставили при себе. При достижении моста через речку, мы решили на него не выходить, через речку переправились вплавь. Выйдя в район нашего боевого охранения, я приказал развязать «языка». И вот, развязали, сняли наволочку и увидели – офицер мертв! Мы так и присели. Видимо, задохнулся наш «язык», во время переправы через реку. Весь наш труд получился насмарку! Китель офицера передали в штаб дивизии, так как в нем были какие-то документы. И вот так в течение всего мая мы никак не могли взять «языка». Дивизионная и армейская разведки также не могли добыть «языка»… В части по соседству «языков» брали, а у нас не получалось…

Тетрадь 7. Под Старой Руссой. Июнь – начало августа 1943г.
В начале июня 1943 г. нашей дивизии было приказано провести учение прямо на передовой, перед противником. Утром были поставлены дымовые шашки прямо перед оборонной линией немецких частей. Наши с криком «Ура!» пошли было в атаку, конечно, была и боевая стрельба. Но перед оборонной линией немцев наши подразделения остановились и отошли. А немцы решили, что мы пошли в наступление и стали отходить с переднего края на вторую линию обороны. И вот один немецкий солдат, эсесовец, из их боевого охранения решил перебежать к нам. Мы его задержали, привели в штаб, поставили ему табурет, а он начал класть на табурет голову. Когда его спросили, что он делает, немец ответил через переводчика, что он попал к генералу Казанкину, а у него такие головорезы, что пленным сразу отрубают головы. Вот так немецкая пропаганда работала с эсэсовскими солдатами. Мы, будучи в их тылах в разведке видели, как офицеры-эсэсовцы относились к своим солдатам. Если солдат что-то не так сделал, он получал пощечину. Мы видели, как солдаты чистят обувь офицерам и, если что-то не нравилось офицеру – солдат опять же получал пощечину. В общем, дисциплина у фашистов была палочная, солдаты боялись офицеров и беспрекословно выполняли их приказания. Сами по себе солдаты немецкой армии были крепкие и нужно сказать, чувствовалось, что они преданы своему фюреру… После боевого учения меня вызвали в политотдел дивизии для получения партийного билета. Политотдел находился от нас за 12 километров в тылу нашей обороны. Вышел я на дорогу, по которой шел на передовую, неспеша шел в наш тыл, размышляя о том, что вот нет никакого шума, никто не стреляет. Где-то далеко взрывались изредка наряды, но они меня не тревожили…. И вот дошел я до политотдела, который находился в будке на резиновых колесах. Я поднялся по ступенькам и зашел в политотдел. Сдал кандидатский билет, получил партбилет. Теперь нужно было возвращаться. По пути я увидел хлебопекарню. Я, конечно, очень хотел есть и, когда «унюхал» запах свежего хлеба, у меня, что называется, «слюнки потекли» - больше года не ел свежего хлеба, только одни сухари. Решил зайти в эту пекарню. Стал просить пекарей - «братцы, дайте, пожалуйста, хлебца, давно не ел, вкус забыл». И неожиданно один из солдат, которые занимались этим хлебом, вынес мне целую большую буханку черного хлеба. Я поблагодарил солдата-пекаря и пошел дальше. Буханку взял подмышку и, отламывая от нее кусочек за кусочком – не заметил, как от этой буханки остался небольшой кусок. Даже никакой водой не нужно было запивать, такой хлеб был мягкий и теплый! Но оставшийся кусочек я решил положить в карман, угостить своих товарищей. Но опять не выдержал! Съел все, ничего не оставил. Наелся досыта! Иду по дороге, смотрю – впереди меня идут двое в плащ-палатках, не похожих на наши. Я прибавил ходу. Они оглянулись, тоже ускорили шаг, но я стал их догонять, все ближе и ближе… Про себя думаю – неужели это немцы, нужно как-то их обязательно остановить. Вынул из кобуры пистолет, заложил руки за спину, продолжаю их догонять и вот сделал рывок вперед, оказался лицом к лицу с ними и крикнул – «руки!». Они быстро подняли руки, я начал их обыскивать. У одного из них под плащ-палаткой оказалось оружие со снайперским прицелом. Я забрал его и приказал им двигаться в лес, указав рукой путь. В лесу, практически у опушки, были наши части, я сдал задержанных первым подошедшим ко мне солдатам со словами – это немецкие «кукушки». А сам отправился дальше по дороге. Слева и справа стояли наши части, а я про себя думал – вот опять на передовую и быть там может всякое… И вот передний край, зашел по дороге в штаб батальона, меня угостили «чаем». Какой там чай! – Водичка с травой, похожей на чернику. Доложил, что получил партбилет. Получил указания и направился в свое секретное боевое охранение. Когда пришел – командир взвода, с людьми которого я ходил в разведку, мне сообщил, что они взяли ночью из немецкого боевого охранения двух фрицев, но они ничего не говорят, по-русски не понимают. Я приказал ему отправить их в штаб дивизии, где есть переводчик. А сам подумал – они же с боевого охранения, ну, отомстят же за своих!.. У нас было такое правило, когда стоим перед противником, который выполняет те же обязанности – их не брать и в них не стрелять. Толку от них мало, ничего они не знают, кроме своих окопов. И они в нас в дневное время тоже не стреляли. Мы могли свободно ходить до самой ночи. Но, когда ночь, или же к нам кто-то решил пройти из наших, то тут берегись снайпера – не пропустят! И вот дней через пять у нас произошел такой случай. Из нашего боевого охранения потерялся один солдат – узбек. Видимо, ночью во время дежурства он заснул, немцы его прихватили и уволокли к себе. На другую ночь его подбросили к нам с завязанной головой. В кармане гимнастерки была записка – таких мы не берем, он ни бельмеса не понимает. Написано было по-русски. Когда мы развязали солдату голову, то увидели – у него отрезаны уши. Мы немедленно отправили солдата в медсанбат. Вот так нам отомстили немцы, но взять от солдата ничего для себя не смогли… В нашем направлении у немцев часто из-под горы поднимался немецкий самолет и вот однажды я позвонил из своего охранения артиллеристам и сказал – нужно бы уничтожить немецкий самолет, а то он нам покоя не дает, сбрасывает на нас гранаты. Артиллеристы откликнулись на мою просьбу и начали бить из пушек по самолету, но попасть никак не могли и тогда попросили меня подкорректировать. Я стал подавать команды «ближе», «дальше» и сколько метров до самолета. И только проговорил еще раз, вдруг по моему брустверу ударил снаряд, земля вздрогнула от удара снаряда о землю, но снаряд, к нашему счастью, не взорвался. Я кричу в телефонную трубку артиллеристам «идите сюда, забирайте свой снаряд!». На этом все кончилось, Мы, с моими бойцами, посмеялись и говорим, - нет, тут надо самим действовать! И вот в одну из ночей я с моим ординарцем пошли вдвоем к немцам. Стали высматривать, где у них аэродром. Когда нашли и приблизились к аэродрому, то увидели, что там охрана. Вот, смотрим, самолет приземлился, вырулил на стоянку. Немецкий летчик со своим напарником спустились с самолета и ушли в деревню. Мы за это время уничтожили немецких часовых и подошли к самолету. Было у меня желание взлететь и увести самолет к нашим. Но все-таки я был не уверен в себе. Я же не летчик! Тогда мы решили вывести самолет из строя, не поджигая его. Мы оборвали электропроводку и трубопроводы, по которым поступает горючее к мотору и ушли. По дороге мы заметили немецкого офицера, взяли его в плен. Придя к своим, мы сдали офицера в штаб дивизии, непосредственно комдиву Казанкину. Он нас похвалил. Я, говорит, ночи не спал, очень нам нужен «яэык»… В конце июня на нашу оборону обрушился беспорядочный обстрел, разрывы были какие-то непонятные – приглушенные. Раздалась команда «газы!». Нужно было немедленно надевать противогазы. Немцы решили применить снаряды с отравляющими веществами, но какими, не было установлено. У наших солдат противогазов не оказалось, часть была растеряна, считали, что они не понадобятся. Но в общем-то мы не сробели. Кто спрятался в ниши траншей. У кого все-таки были противогазы – одели их на себя. Вскоре обстрел прекратился. (Попозже нашей разведкой было установлено, что снаряды были с ипритом). …Хочется рассказать еще об одном об одном случае. Я находился в своем секретном боевом охранении, вечером, уже почти ночью (около 12 часов) решил пройти в боевое охранение, которое находилось от нас слева. Проверить, как несут службу бойцы. Вышел из траншеи и пошел… А в это время немцы вели ураганный пулеметный огонь. (Любили они «побаловаться» в это время суток, патронов не жалели). Но я всегда определял, простреливаемую местность. Выше меня пули летят – значит дальше, я иду стоя, если близко над головой – очень опасно, значит – ложись! Ну и когда впереди, ниже колен – могут попасть по ногам. Прошел я некоторое время, слышу - пули бьют перед ногами, а я продолжаю двигаться, только быстрее. И вот подхожу к участку соседнего боевого охранения – вижу у бруствера в метрах десяти силуэт человека. Я бросился к нему, но вдруг слышу крики и выстрел. Я только подбежал и успел крикнуть «не стрелять!», но было уже поздно – передо мной упал среднего роста человек. При осмотре его я обратил внимание на знаки различия на его сильно затертой гимнастерке – по одной шпале (соответствует званию капитан) . В руках у него был немецкий пистолет – парабеллум. За ремнем на гимнастерке была 52 папка с документами. Сказать мне он ничего не успел – уже был мертв. Я подошел к солдату, который, выстрелив, убил этого офицера. «Что ж, ты трус, не мог взять живым?». Солдат отвечает – «я был на посту, приказал ему поднять руки вверх. Он ведь был с оружием. Руки не поднял, вот я и выстрелил». Очень, конечно, было жаль убитого офицера. У него было много документов о действиях немцев в тылу. Он три месяца ходил по этим тылам. И сколько мог рассказать на словах! Мне было приказано доставить убитого офицера и его документы в штаб дивизии. Офицера похоронили с почестями. А солдата этого вызывал сам комдив генерал Казанкин, дал ему хорошую взбучку, но более наказывать не стал. В первых числах июля 2-ой роте нашего батальона было поручено взять высоту N и закрепиться на ней. Эта высота была стратегической точкой для нас, а немцы, владея этой высотой, вели с нее за нами наблюдение. Когда 2-ая рота ворвалась на эту высоту – был страшный бой, немцы подводили все новые и новые силы, роте становилось все тяжелее. От роты осталось в живых только несколько солдат, которым удалось вырваться из этого ада! Высота осталась в руках немцев… В июле у меня в боевом охранении был еще такой случай. Ночью, где-то около часа, начался беспорядочный обстрел немецкой артиллерией нашей территории обороны. Мне позвонил комбат и спросил меня – в чем дело? Немцы, наверное, планируют наступление. Я ответил, - нет немцев пока не видно, видимо, ведется разведка боем. Если немцы пойдут – мы их встретим, как полагается. И вдруг разговор оборвался – перебило линию связи. Я отдал приказание солдату-связисту немедленно восстановить связь со штабом батальона, и он под огнем немецкой артиллерии восстановил связь. Через некоторое время я увидел, что на нас идет целый взвод немецких солдат. Я решил подпустить их ближе к своему расположению. Пулеметы были наготове. На всякий случай были припасены гранаты. И вот пора начинать стрелять по фашистским гадам, но я начал стрелять не по передним фашистам, а по задним, укладывая их одного за другим, стреляя, как по закрытой цели. Кончилась лента в одном пулемете, я подошел к другому пулемету и опять начал укладывать немцев, начиная с задних рядов. В это же время дал команду своему бойцу-пулеметчику – открыть огонь! Он начал стрелять, но уже по передним рядам фашистов. Они не выдержали такого отпора с нашей стороны, хотели было повернуть назад, но мы сумели их всех перебить. Ни один фашист не ушел от нас в этом бою. Когда мы подсчитали убитых – их было 68 – немецких солдат и офицеров перед нашим боевым охранением!… И все стало тихо! Я, конечно, очень устал, после боя не мог сказать ни слова. Вдруг телефонный звонок, звонит комбат. - Ну, как у тебя дела, спрашивает. Я доложил, что все в порядке – уничтожено 68 фашистов. Можете прийти, товарищ комбат, полюбоваться. Комбат ответил - молодец! Представляю тебя к ордену Красного Знамени! И положил трубку… А на другой день вызвал в штаб батальона и сказал – скоро мы с этого участка будем уходить. Так что готовься, нас сменят другие... Заканчивался июль, мы готовились к приему новых частей, которые должны сменить нас на этом участке обороны.
Тетрадь 8. Генеральное наступление под Старой Руссой
... Раздалась команда «становись поротно!», а потом команда «шагом марш!», и мы двинулись строем в направлении Старой Руссы. Не доходя четырех километров до города, остановились, затем лесом вышли на боевой рубеж. Когда мы ротой проходили наши боевые порядки, которые уже были на своих местах, то с изумлением оглядывались по сторонам – сколько же здесь нашей техники навезли, что ступить даже негде! Действительно, техники было очень много. Мы поняли – видимо, будет генеральное наступление. Одних ящиков со снарядами – не сосчитать, а когда стояли в обороне – не выпросишь и одного снаряда! Говорили – лимит! … И вот мы на рубеже переднего края обороны. Бросилось в глаза – во-первых, оборона наша стоит в болоте, брустверы в траншеях сделаны из дерна не выше метра в высоту. Т.е., ходить в траншеях можно будет только согнувшись. Во-вторых, очень много было минометов разного калибра и один от другого располагались на расстоянии одного метра. Для меня это было необычно. Про себя я думал - ну, берегись, немчура! Было это 3 августа 1943года. На другой день нам поставили задачу – в каком направлении будем наступать на немецкую оборону. Наша оборона была расположена на опушке леса. Впереди было чистое поле, метров 900 – 1000, за ним проходил передний край немецкой обороны, а за ней опять лес и вторую линию немецкой обороны не было видно. Оборонительная линия немцев состояла из дерево-земляных завалов высотой от двух до пяти метров, была оборудована бойницами. Пройти ее будет очень трудно – подумал я. Начало наступления было намечено на утро 5 августа. Но в ночь на 5 августа противник открыл сильнейший артиллерийский огонь! Мы вынуждены были быстро отойти с переднего края в лес, где были старые немецкие блиндажи, залитые водой от постоянных дождей. Мы стали нырять в эти блиндажи, чтобы спастись от обстрела. Но немец продолжал стрелять по лесу шрапнелью. Можно сказать - шел сплошной металлический дождь! Нельзя было голову высунуть из воды! Да и к тому же выходы из блиндажей были обращены в сторону немецкой обороны. Так мы всю ночь до утра просидели в холодной воде. Утром мы выбрались из этих укрытий. Были потери среди наших частей. Разбито было много огневых точек, немало наших снарядов разорвалось от немецкой артиллерии. Но на нас это не произвело сильного действия – к этому времени мы многого повидали. Мы вернулись на передний край нашей обороны. Наворочено там было сильно, но, ничего… мы быстро все привели в порядок. Жаль только, что у нас было сорвано наступление, видимо, немцы прознали каким-то образом про планы нашего командования. Наступление было перенесено на неопределенное число… И вот, где-то в середине августа, числа пятнадцатого, я получил задание провести разведку на переднем крае противника. Со мной пошли четыре бойца из моей роты. Сделали мы проход на минном поле, сняли и обезвредили около 50 противопехотных мин, подошли к переднему краю немецкой обороны. Засели около высокой земляной насыпи. Нужно было выбрать такие места, где можно было бы, забравшись на них, спрыгнуть в оборону к немцам. Такое место мы нашли и стали друг друга подсаживать, я полез первым, влез на бруствер и спрыгнул вниз на землю. Но почувствовал, что ударился ногами о что-то металлическое и пошел дальше вниз, почувствовал под ногами сырую глину. Причем глина была такая сырая, что с первого раза я не мог вытащить ноги. Стал оглядываться вокруг себя – ничего не видно, кругом темень. Через несколько секунд ко мне влетел другой боец, потом третий, четвертый. Так мы все оказались в какой-то западне. Понять сначала было очень трудно – где мы? Да и напуганы были от неожиданности. Постепенно начали приходить в себя, внимательно оглядывать место, где мы оказались. Поняли, что по кругу у нас металлическая стена высотой метров шесть, а вверху сделано металлическое устройство, которое, видимо, находилось на двух шарнирах. Диаметр западни составлял около пяти метров. Видимо, это была цистерна из-под нефти или бензина, зарытая в землю. В крышке была небольшая щель, через которую можно было определить время суток. Стали мы ощупывать глину вокруг себя и обнаружили два трупа наших солдат. Они уже начали разлагаться, видимо, попали сюда давно. Что будем делать? – спросил я своих товарищей-бойцов, - нужно ведь как-то выбираться из этой ловушки. Но как?! И вот я внес предложение: встать одному на другого возле металлической стены, верхнему схватиться за верхний край цистерны, приподнять крышку и выбраться наружу. Но в первый раз, когда мы попытались так выбраться – у нас ничего не получилось. Я, как самый легкий и верткий (все-таки был акробатом до армии) влез на верхнего бойца, даже встал ему на голову, но достать кромки цистерны мне не удалось. Все мы были измучены, измазались в глине и повторить свою операцию в наступающую ночь не смогли. Питания и воды у нас не было, и махорки, да и спичек тоже не было – шли в разведку, рассчитывая быстро вернуться. Всю ночь просидели на корточках, прижавшись к сырой металлической стене. Пошел второй день, все у нас повторилось – зацепиться за верхнюю кромку цистерны не удалось. Нас одолевала жажда. И вот один из бойцов решил напиться, выжав из куска глины воду в ладони. Напился таким образом, и вдруг через некоторое время его охватили судороги и он скончался. Вода с глиной была отравлена фашистами! Прошло еще несколько часов, еще один боец сошел с ума и на другой день тоже скончался. Остались мы вдвоем. Шли уже третьи сутки. Губы пересохли, мы прикладывали их к металлической стене цистерны, на которой был конденсат. Мой товарищ лежал на мокрой глине и не мог сказать ни слова. Мы уже думали – все конец нам! И вот на четвертые сутки, под утро, раздался такой грохот, что вся земля задрожала. Длилось это больше часа. Потом – короткое затишье – к нам стали падать наши солдаты - один за другим…- началось наступление наших частей! Набралось в цистерне человек десять. Тут уже они быстро соорудили живую пирамиду, верхний выбрался из ловушки, позвал на помощь наших солдат, из тех, что шли в наступление. Быстро были связаны ремни, и нас вытащили наружу. Я этот день пробыл в медсанбате. На следующий день со своей ротой в составе батальона двинулся в наступление, которое было начато до нас, другими частями. При выходе на минное поле я удивился, что оно не было разбито нашей артиллерией и нам пришлось всем батальоном двигаться гуськом, один за другим, по проходу, который был сделан нами в разведке до начала наступления. И вот мы на линии немецкой обороны. Увидели наши 45-ти миллиметровые пушки, которые пробивали проходы в заградительных сооружениях немцев. Мы прошли через эти проходы и двинулись вперед на противника, перед нами была уже вторая линия немецкой обороны. Но немцы здесь успели закрепиться, и мы взять этот рубеж сходу не смогли. Мы заняли оборону, окопались. В эту ночь, на 19 августа, противник начал обстреливать нас из шестиствольных минометов. И дали они нам жару! У нас были убитые и раненые. На другой день был ранен комбат капитан Тарасов. Командование батальоном он передал мне, а сам отправился в медсанбат. Командование ротой я передал командиру первого взвода. Участок, где мы находились, был достаточно лесистым, перед нами была небольшая поляна, вокруг поляны лес, а в лесу были немецкие дзоты, взять которые было очень трудно. Танков у нас не было, местность была болотистая. Пушки и снаряды подтаскивали на руках, что очень затрудняло ведение боев и наступление. На следующий день мне командир полка приказал наступать через эту открытую поляну и выйти на шоссе, которое выходило на город Старая Русса. Только за один день я сделал семь атак на этот рубеж и, наконец, вклинился в оборону немцев, и вдруг по нам ударила одним залпом наша «катюша»! Наши приняли нас за немцев! Я выстрелил из ракетницы, предупреждая наших минометчиков. Результатом залпа «катюши» у нас были чувствительные потери. Мне удалось уберечься, во время залпа я прыгнул в кювет и у меня выгорел только вещевой мешок. Когда я встал, все из вещмешка у меня вывалилось… Вот тут я понял – какая сила – наши «катюши»! В следующие дни я видел, как «катюши» били по немцам. Захватывающее это было зрелище! Казалось, что вот-вот сердце выскочит от чувства радости за такое наше оружие. Наше наступление было приостановлено. Нужна была срочная разведка. Мы пробовали пройти сквозь их вторую оборону, но не получилось! Я пять дней не спал, ничего не ел. Была только жажда, пил прямо из болота. Шинелей у нас не было, мы их сдали. На нас были гимнастерки и плащпалатки, т.к. август был дождливым, и плащпалатка была необходима… Немцы, поняв, что у нас нет танков, решили с дороги выйти в наше расположение и уничтожить нас. Но не тут-то было! Наши пэтээровцы отбили танковую атаку, два танка подбил наш пэтээровец. Как это он сделал – попробую рассказать. Когда танки вышли на открытую местность, наш пэтээровец со своим помощником стали выдвигаться вперед. Танки их заметили, пошли на них и начали обстреливать из пулеметов. Я смотрю – лежат оба с развернутыми в стороны руками, возле них лежит ПТР. У меня пробежала мысль – убиты! И зачем они двинулись навстречу танкам? Танки продолжали двигаться на них, вот-вот раздавят! Но, когда осталось метров пять между пэтээровцами и танками, т.е. настал момент, когда из танка их стало не видно, пэтээровцы вдруг «ожили», быстро проползли под передним танком… Второй танк решил сделать маневр и оказался рядом с первым танком. Т.е. наши бойцы оказались с тыла обоих немецких танков. Неожиданно для немцев из ПТР был открыт огонь по этим танкам. Вначале загорелся один танк, а потом и второй. И вот бойцы-пэтээровцы начали было возвращаться обратно к своим. Только встал помощник стрелка, как был смертельно ранен немецким снайпером. Оставшийся в живых пэтээровец по-пластунски вернулся в расположение батальона. Я представил его к высшей награде – к званию Героя Советского Союза. (Фамилию сейчас не вспомню, выпала из памяти, все-таки тяжелые контузии сказываются). …Положение наших частей было такое, что проведение разведки было просто крайне необходимо. Нам обязательно нужно было знать – какие силы врага перед нами. Я решил, во что бы то ни стало, любым способом добыть немецкий танк и провести на нем разведку ближнего расположения немецких частей. Перебрав в уме – кому можно было поручить эту задачу, я сделал вывод, что управлять немецкими танками из моего батальона никто в то время не сумеет, и провести эту операцию кроме меня, в общем-то, некому. Начал я готовиться к операции, подозвал ординарца Руденко, объяснил ему, что мы должны пройти немецкие боевые порядки до г. Старая Русса и вернуться через их тыловые части на свое место. «Твоя задача, Руденко, наблюдать за всем, все запоминать». Он ответил – «понял, товарищ командир!». Я вызвал командира 1 взвода 1 роты. Тот прибыл ко мне. Я дал указание – вырыть ров, такой же, какой мы рыли в немецком тылу под Москвой. Ров был готов и замаскирован. Между деревьев установили противотанковую пушку и начали беспорядочно стрелять из нее, чтобы вызвать танки противника. Но день прошел безрезультатно. Танки немецкие не выходили. Орудие наше обстреляли из шестиствольных минометов… К ночи все вроде затихло, пушка наша больше не стреляла, танков немецких не было видно. «Что же делать?» - задумался я и решил в эту ночь на 23 августа немного отдохнуть и, если получится – заснуть, хотя бы на короткое время. Зашел в ближний блиндаж. Он оказался немецким складом досок и стеллажей. Разглядел – очень узкие стеллажи шириной сантиметров двадцать – двадцать пять. Примостился на таком стеллаже и сразу заснул. Ночь для меня прошла очень быстро. Около склада рвались снаряды, я ничего не слышал и, видимо, ни разу не повернулся на этой доске, так и проснулся утром вверх лицом, не верилось даже, что живой… Быстро соскочил со стеллажа. Выбежал из блиндажа, кругом разрывы снарядов – обстрел продолжался. Я снова стал думать, что же делать? Как вызвать на себя немецкие танки? Пришла одна мысль! Поставили еще два орудия, но уже 76 миллиметровые. Для расчетов были дополнительно сделаны укрытия… Командир полка дал мне указание – нужно готовиться к наступлению, сейчас будет проведена артподготовка. Прошел час, артподготовки не было. Я позвонил командиру полка и говорю «товарищ командир полка, нужна разведка, чтобы дальше вести наступление, мы стоим клином, идти дальше – бесполезно, будут только потери. Комполка согласился с моим предложением. Я подошел к расчетам орудий и приказал стрелять по немецкой обороне. Вдруг со стороны немцев показался танк и направился на наши пушки. А пушки били выше танка, чтобы не вывести его из строя. У меня была только одна мысль: давай, давай, иди к нам, мы тебя не тронем. Дал приказ – по танку не стрелять! Не было сделано ни одного выстрела. Мы притаились в укрытии, не показываемся, опасаемся, что немцы из танка нас обнаружат, тогда может ловушка не сработать. И вот танк в ловушке, попал в вырытый ров! Кругом тишина, только группа захвата наготове. Задача у нее уничтожить экипаж, не повредив самого танка. Но немцы из танка не выходят. Наступила тишина, немецкой артиллерии не слышно, и наши больше не стреляют. Через некоторое время с опушки леса обороны немцев выходит второй танк. Видимо, первый вызвал его по рации – подумал я, - надо быть готовыми встретить второй танк… Как только второй танк остановился, из него стали выпрыгивать танкисты. Двое из них двинулись к первому танку, который был в ловушке. Из первого танка тоже стали выбираться немцы. В следующее мгновение кинжальным автоматным огнем оба экипажа танков были уничтожены, один из них оказался только раненым, его мы отправили в наш тыл, остальные были убиты. Я, не размышляя, дал команду – всем в укрытие, сам с ординарцем Руденко направился к танку, залезли во внутрь его, я завел двигатель, дал задний ход, развернулся и направился в сторону немецкой оборонной линии. Мы быстро прошли передовые боевые порядки, никого не задев, и выехали на дорогу, идущую на Старую Руссу. Проехали километра четыре, подъехали к окраине города, я успел только увидеть в центре города церковь, которая была вся изрешечена снарядами, и немецкими, и нашими. В город мы въезжать не стали, свернули влево и стали уходить в тыл немецких частей с целью установить наличие техники и живой силы. Ехали мы с открытым люком, опасались, если закроем, то можем потом и не выбраться – всех секретов управления танком мы не знали. Я кричу Руденко – запоминай, как следует, что видишь! «Наш» танк ничем не выдавал себя, мы старались лишь запомнить как можно больше по расположению немецких частей. Их оказалось намного больше, чем мы предполагали перед наступлением. На обратном пути танк, на который немцы не обращали внимание, вдруг « ожил» - я, прибавив скорость, двинул танк в нашу сторону через немецкие окопы и огневые точки, которые попадались на пути. Немцы, наконец, разобрались – что с танком похоже «что-то не так», и открыли по нам ураганный огонь. И вот, когда до расположения нашего батальона осталось меньше километра, танк замер на нейтральной полосе между немецкими дзотами и нашей обороной - кончилось горючее. Прошли мы километров на танке двадцать, может быть немного больше. Я приказал ординарцу Руденко выйти из танка. Я прикрывал его выход автоматным огнем из танка. Руденко быстро выскочил из танка и поднырнул под танк. Оттуда он открыл огонь по фашистским дзотам, которые вели пулеметный огонь. В это время я стал выбираться из люка танка и не успел спрыгнуть на землю, как пулеметная очередь сбила меня с ног, и я упал рядом с танком. Превозмогая боль в ноге, дал ординарцу свой нож, и сказал ему – обрезай штанину. Мне показалось, что ногу совсем оборвало! Он мне в ответ кричит – нога на месте! В действительности у меня была раздроблена разрывной пулей третья часть ноги, нога висела на сухожилиях и на коже. Я все-таки успел высадить целый автоматный диск в немецкий дзот, дзот заглох. Мой ординарец уложил меня на плащпалатку и стал вытаскивать меня к своим, немцы продолжали по нам стрелять. Когда ординарец меня дотащил до наших, я увидел командира полка (фамилию сейчас не помню). Доложить ему о выполненной нами операции у меня уже не было сил, доложил ординарец. А меня санитары погрузили на носилки и понесли через минное поле. В это время рядом взорвался немецкий снаряд, меня с носилками отбросило в сторону, санитары были убиты. Увидев это, Руденко подбежал ко мне, сказал, что найдет других санитаров. В это время санитары уже подбегали ко мне, но уже с носилками в упряжке из пяти собак. Доставили меня быстро в медсанбат, там меня осмотрели, ранение оказалось тяжелое, сделали необходимые уколы, наложили жгут и отправили на волокуше в тыл, уже в упряжке с лошадью. Ординарец был все это время рядом, я поблагодарил его, мы попрощались. На волокуше с лошадью меня вывезли к месту сбора раненых, где вместе с другими ранеными погрузили на машины, можно сказать «как дрова». В этот момент немцы открыли артиллерийский огонь по машинам с ранеными. Кто-то кричит – раненых снимайте! И вот меня тоже сняли с машины и затащили в землянку. Сколько я находился в землянке – не знаю, но успел сказать медсестре – дорогая сестричка, у меня на ноге жгут, посмотри. Она взглянула и охнула – миленький, надо давно его было снять, нога ваша почти омертвела! Все-таки медсестра сделала что-то с ногой, какие-то действия предприняла. Меня снова погрузили на машину. Путь был долгий – более шестидесяти километров, да по проселочной дороге, по деревянному настилу. Мы сначала кричали от боли, потом, видимо, все потеряли сознание, и наступила тишина. Я не помню, как нас подвезли к армейскому госпиталю. Когда я пришел в себя – чувствую - лежу в луже крови. Время было ночное, ничего не видно, слышал только - медсестра говорит – «только двое живых, остальные мертвые». Меня положили на носилки и понесли в приемный покой и потом сразу на операционный стол. Ногу сначала хотели ампутировать, но я стал просить «оставьте, не убирайте, она мне еще нужна!». Тогда хирург сказал – ладно, пока оставим. На ногу наложили скобки, из операционной меня перенесли в какой-то большой вагон. В помещении стояли двухярусные койки. Меня, как невысокого по росту, подняли на второй ярус. И после этого я ничего не помню. У меня открылось кровотечение, кровью стало заливать раненого, лежащего внизу. Он закричал – сестра, меня кровью заливает сверху! Медсестра подбежала, меня быстро перенесли в какое-то другое помещение, сделали мне общий наркоз, чтобы я не чувствовал боли, и начали вытяжку кости, которая была выбита и нога была укорочена. Во время этой вытяжки я все-таки кричал от боли, не мог сдержаться. Боль была просто адская, казалось, что это танки тянут меня за ноги в разные стороны. И вот, после этой операции мне загипсовали обе ноги и туловище до под мышек. Унесли в палату и положили уже на нижний ярус. Гипс был очень сырой, у меня поднялась температура до 40 -42 градусов, я был в бреду. И вот в этом гипсе, как мне потом говорили, я ночью вскочил на ноги и с криком «ура!» пошел в атаку! Быстро подбежала медсестра, меня успокоила – миленький, - говорит, - первый раз вижу, чтобы человек в таком состоянии в гипсе на ноги встал! На утро температура немного спала, мне вроде стало полегче. Было это в первых числах сентября 1943года. Все! Отвоевался! - думал я про себя. И на парашюте уже прыгать не придется!…(152 прыжка, два из них боевых, останутся в моей памяти)… … А за рейд на немецком танке в расположение немецких войск я был награжден вторым орденом Красной Звезды… До августа 1944 года я находился на излечении в армейских госпиталях, последние месяцы в родной Перми. День Победы встретил в г. Чернушка, где проходил службу в местном райвоенкомате до августа 1945 года. Затем служба в органах МВД. Но раны, контузии все-таки сказались, и вот - с 1960 года выведен на инвалидность, вторая группа…